«В юности у меня появился кумир в лице блистательной Любови Орловой. Сегодня, оглядываясь на прожитое, могу утверждать, что Любовь Петровна стала не только для меня властительницей дум. Целое поколение выросло с ее героинями. Переживая тяжелые фронтовые будни, я и мои сверстники пели песни из «Веселых ребят», «Волги-Волги», «Цирка», «Светлого пути». Идешь, бывало, до привала и из последних сил поешь: «И жить легко, и петь легко...»
В июне 1949 года Л.П. Орлова гастролировала в Крыму. Она согласилась принять меня, сержанта, который накануне подарил ей цветы во время концерта. Я пятнадцать лет мечтал об этой встрече. Мне хотелось поделиться с актрисой намерением посвятить себя искусству.
Разговор длился около часа. Любовь Петровна серьезно, глубоко говорила о труде актера, о сложности профессии. Называла много имен своих товарищей, особенно выделив Л.П. Сухаревскую («Это безгранично талантливый человек») и В.П. Марецкую («Она у нас одна такая»). О ком бы ни говорила Л.П. Орлова, в ее словах звучало уважение к коллегам, она подчеркивала, что мнимый блеск не должен обманывать никого, кто мечтает о профессии артиста. Я запомнил это на всю жизнь. «Если вы почувствуете, что совсем не можете без театра, что он единственное ваше призвание, тогда приходите. И в тридцать, и в сорок лет — никогда не поздно».
Я сказал, что, если не стану артистом, хотел бы быть учителем. Любовь Петровна не удивилась, она сказала: «Настоящий учитель — это артист. Если есть эта самая «божья искра» актерская, то лучше ее подарить самым тонким слушателям — детям. А сцена? Можно получить не меньшее удовлетворение и на самодеятельном спектакле, концерте».
Ни театр, ни кино не должны стать самоцелью в юном возрасте, когда прельщает только внешняя сторона профессии, мнимый блеск, — это я понял при встрече с Любовью Петровной Орловой. Может быть, потому и отдал школе почти три десятилетия. И не жалею».
Л. Орлова
Письмо — поистине прочувствованное. Какой правдивый образ актрисы встает за каждым его словом! Но пример благородства и отзывчивости, внимания к совершенно, казалось бы, неизвестному ей человеку, о котором говорится в письме, далеко не единственный и отнюдь не исключительный.
К ней постоянно шел незримый поток преклонения и любви от тысяч и тысяч простых советских людей, запечатлевшийся в бесчисленных письмах мужчин и женщин, совсем ей неизвестных, но близких, очень близких по мировосприятию, по связывавшим ее со зрителями жизненным интересам.
П. Капица, Л. Орлова и А. Иоффе
О таких письмах, в частности, связанных с ее участием в фильме «Волга-Волга», Любовь Петровна всегда вспоминала с душевным волнением и благодарностью.
«Когда в газете, — рассказывала она, — появилось сообщение о том, что мне предстоит играть роль девушки-письмоносца, ко мне на помощь поспешили буквально сотни девушек-почтальонов. Мои добровольные помощницы отнеслись ко мне с такой сердечной заботой, точно от этого зависел их собственный успех в картине.
П. Кончаловский и Л. Орлова
Как передать чувства, которые испытывала я, читая эти письма — трогательные, доверчивые, дружеские? В них было множество предложений, рассказов о работе почтальонов, фотографий, описаний разнообразных случаев из практики письмоносцев, биографий. Меня приглашали понаблюдать работу письмоносцев, и одним из таких предложений я воспользовалась. В течение нескольких дней я разносила письма, газеты, журналы, стараясь проникнуться тем ощущением, с каким письмоносец входит в чужой дом, входит свободно, без неловкости или смущения, потому что знает, что вестей, которые он принесет, ждут. И если Стрелка передала в какой-то степени черты, свойственные профессии советского письмоносца, то этим она обязана коллективным нашим усилиям — моим и множества добровольных помощниц».
Этот рассказ Любови Петровны приведен в вышедшей в 1983 году вторым изданием книге Г.В. Александрова «Эпоха и кино». В той же книге содержится глубоко взволновавшее актрису письмо из г. Горького от четырех тысяч ткачей, прядильщиц, слесарей, мастеров, инженеров и служащих льнокомбината «Красный Октябрь», присланное ими после показа по телевидению фильма «Светлый путь».
«Товарищ Любовь Орлова! Этот фильм и вы, наша народная артистка, — это наша жизнь.
Наша фабрика самая революционная в Нижнем Новгороде. Мы вместе с сормовичами первыми в России подняли Красное знамя и воевали на баррикадах в 1905 году.
Теперь у нас больше, чем в «Светлом пути», многостаночников — ткачей и прядильщиц, а наша Баринова была вместе со Стахановым и Дусей Виноградовой в числе первых ударниц.
Товарищ Любовь Орлова, мы вас любим. Вы великая артистка и замечательный (без зазнайства) человек.
Мы наших дочерей называем вашим именем. У нас на комбинате Люба — самое многочисленное и уважаемое имя.
Может, вы не знаете, что даже при награждении орденами, при присуждении премий за отличную работу и даже при распределении квартир и на свадьбах мы в первую очередь ставим вопрос, а как бы поступила наша милая Золушка — Любовь Орлова, и знаете, ваше имя у нас — показатель коммунистического отношения к жизни...
Товарищ Орлова, если вы по занятости не можете приехать к нам в Нижний Новгород, а теперь Горький, то, может быть, пришлете свое пожелание, а у нас в клубе есть музей революционной и трудовой славы, где, кстати сказать, есть ваш фотопортрет как стахановки-многостаночницы и как мировой прославленной артистки, отражающей жизнь нас — простых людей.
...Мы, четыре тысячи ткачей, прядильщиц, слесарей, мастеров, инженеров, служащих, комсомольцев и коммунистов, желаем нашей народной, любимой Любови Орловой многих лет жизни, отличного здоровья, гордимся, что в нашем русском искусстве наряду с Собиновым, Ермоловой, Шаляпиным есть Любовь Орлова».
Так писали Орловой простые рабочие люди. Черпали слова из глубины души.
Писали «стахановке-многостаночнице» и «мировой прославленной артистке» через тридцать шесть лет после первого появления фильма «Светлый путь» на экране люди, помнившие его еще с той поры, и люди, видевшие его впервые. Писали, потому что не могли не писать, потому что жизнь и творчество народной артистки Любови Орловой — это и их жизнь и творчество. Единые и неразделимые.
Последние беседы, последние встречи
Так случилось, что начиная с 1963 года мои встречи с кинематографистами, в особенности с давними моими друзьями по этой сфере искусства, стали более частыми.
Встречи и официальные, и просто дружеские.
С Любовью Петровной и Григорием Васильевичем встречаться и беседовать было особенно интересно. Я всегда испытывал искренние симпатии к этим прекрасным людям, с которыми к тому времени был знаком уже более четверти века. И они всегда с добрым чувством относились к встречам со мной. Я не мог не воспринимать этого их чувства, глядя им в глаза, светившиеся живой, покоряющей, искрометной улыбкой.
Осенью 1963 года, в самый листопад, когда все тропки и дорожки возле кунцевских дач были покрыты плотным ковром из опавших листьев, Григорий Васильевич уговорил меня заглянуть к нему на дачу «хоть на часок» и полюбоваться золотым осенним раздольем.
— Вы были у нас, помнится, зимой; ни весной, ни летом побывать вам не удалось, а нынче просто чудо что за осень... Да и Любовь Петровна не раз вас приглашала...