Кларк чуть не съежилась, когда весьма знакомый металлический запах наполнил воздух. Запах крови. Ее инстинкты, как врача стали прорываться в ней, но они все исчезли от шока, когда она увидела, кто лежал на койке.
Линкольн лежал лицом вниз в порванной рубашке. Он иногда корчился в муках, и Кларк чувствовала, как часть ее сердца обливалась кровью за друга. Лекса стала бормотать что-то себе под нос, устремив свое внимание на Густуса, стоящего за раненным.
— Как он?
— Подстрелен, — хмыкнул Густус, наблюдая, как глаза Линкольна закрывались и открывались в агонии. — Пуля все еще в его спине. Возможно, их две.
Глаза Лексы расширились. Она оглядела кровь, что обагрила его рубашку, руки Густуса, одежду и все белые поверхности кабинета Кларк, который она так пылко ненавидела.
— Кларк! — повернулась к ней Лекса, и Кларк почувствовала себя так, словно ей отвесили пощечину. — Помоги ему, живо!
Кларк сделала шаг вперед, убедившись, что Густус давил на самые очевидные раны. Линкольн балансировал на тонкой грани между сознательным и бессознательным состоянием. Кларк закусила губу.
— Он… Он теряет много крови. Я могла бы помочь, но… нам нужно в больницу, где есть команда врачей… Я не могу, — покачала головой Кларк.
— Никаких больниц! — пробормотал Густус, качая головой, словно считал Кларк полной идиоткой за то, что она вообще смела предложить нечто подобное.
— Кларк! — голос Лексы прозвучал так громко, как если бы Ния сейчас не стояла за дверью, подслушивая. — Ты будешь делать свою чертову работу и не остановишься, пока не спасешь его. Поняла меня? — ее голос был холодным, расчетливым и требующим. Словно Кларк была каким-то псом.
— Я… — вскинула руками Кларк, устремившись к раковине, чтобы вымыть их. Чувствуя пристальный взгляд Лексы на себе, Кларк не могла работать. — Я…
Лекса, казалось, поняла это. Она позволила ей делать то, та была должна, и вылетела из кабинета, как порыв ветра.
Это, наверное, было к лучшему, потому что Кларк была настолько эмоционально уязвлена и злилась на нее, что из-за этого могла нехотя навредить бедному Линкольну. Она схватила стальную чашу и необходимое оборудование, в то время как Густус следил за ее передвижениями по всему кабинету. Она схватила полотенце, которое кто-то принес, и приступила к работе на открытой спине Линкольна. Его мышцы были напряжены от боли.
— Кто в него стрелял? — пробормотала она, концентрируясь на первой крупной ране.
— Кочевник, — рявкнул Густус, ярость читалась в его взгляде безошибочно. — Он уходил, и ему выстрелили прямо в спину. Сраные трусы, все они. Они могли сделать подобное и с Хедой, если бы она не была столь осторожна, — договорил он, пристально наблюдая, как ловкие руки Кларк пытались исправить повреждения.
Кларк напряглась, когда услышала, что ее семья была за это в ответе. Она думала о том, как Лекса пощадила Дакса. Как она хотела остановить кровопролитие, но после этого войны не избежать. Жизни будут потеряны. Кровь будет пролита. Она задавалась вопросом, кто же нажал на курок.
— У тебя способные руки, — пробормотал Густус после нескольких мгновений тишины. — Хеда доверила тебе жизнь Линкольна. Она бы не оставила тебя здесь, если бы не доверяла тебе.
Так он пытался успокоить ее?
Кларк лишь кивнула, прежде чем вернуть свое внимание к поврежденной спине Линкольна.
— Держись, Линкольн, — пробормотала она, удалив первую пулю и положив ее в железное блюдце со звоном. — Ты выкарабкаешься.
Кларк закончила в рекордные сроки с результатами, которыми она могла бы похвастаться, если бы она была еще в мединституте. Она извлекла пули и залатала раны без осложнений, за исключением того, что она не смогла сдержать слез перед Густусом, позволив им капать на спину своего пациента.
Она плакала не из-за работы или травмы. Она уже имела опыт и привыкла к этому. На самом деле, она даже не знала, почему плакала. Ладно, это было ложью. Она хорошо знала причину. Она украдкой поглядывала на дверь кабинета Лексы, которая захлопнулась еще в начале всего процесса. Она чувствовала боль в душе, пока смывала кровь с рук, которая запачкала также и ее халат, а затем просто сползла на пол, прислонившись к стене. Она сжала свою голову руками, пытаясь очистить свои мысли.
В такие моменты Кларк пыталась анализировать все происходящее. Проще говоря, она любила поставить себя на место каждого, чтобы понять, почему все происходит так, как происходит. Чтобы понять, почему люди вели себя таким образом. Кларк всегда пыталась установить свою собственную мораль и понять моральные принципы всех остальных, чтобы оправдать тяжелое положение, чем ее жизнь была полна. Развод родителей, смерть ее отца, ее вступление в семью Беллами и выяснение правды о нем, ложь Лексе… Сейчас все было настолько подавляющим.
Кларк, тем временем, открыла свою собственную неспособность найти утешение в сложной ситуации. Она даже попыталась занять свои руки, пока понуро сидела на холодном полу, пытаясь вертеть ручку в руках, как Лекса когда-то вертела острый нож. Когда Лекса открыла дверь, Кларк обронила ручку затекшей рукой, а ее сердцебиение участилось. Она избегала зрительного контакта с Лексой, когда та вошла, расположившись в сидячем положении у стены рядом с Кларк.
Долгое время они сидели в молчании. Кларк слушала ритмичное дыхание Лексы и чувствовала слабый намек ее духов, что смешались с запахом крови и хлорки. Лекса сейчас была действительно уязвима — не было ни одного ее сурового взгляда, как и ни одного резкого слова не сорвалось с ее сочных губ. И все же, Кларк была уверена, что этот момент был одним из самых холодных и тяжелых за все время.
Кларк первой нарушила тишину.
— Что, черт побери, я только что сделала? — сокрушилась она после долгого периода молчания.
Даже если Лекса и была застигнута врасплох, то она не показала этого своими скульптурными чертами лица.
И снова пауза.
— Ты спасла жизнь и защитила компанию, — ответила честно она, ее голос был низким и уверенным.
— В каком это смысле? — фыркнула Кларк. Банда. Преступная организация. Гребаное безумие, в котором люди убивали друг друга за территорию, наркотики и всевозможные мелочи. Ей приходилось играть свою роль слепой идиотки, которая ничего не замечала. Это было унизительно.
— В прямом, — наконец, ответила Лекса и могла сказать, что Кларк была расстроена отсутствием честности. О, какая ирония. — И все эти люди… — начала Лекса вновь, но уже более мягко. — Они полагаются на меня. И иногда… вес ответственности подавляет. Но мы вынуждены его нести. Мы поступили правильно.
В этот момент Кларк хотела громко засмеяться. Как могла жестокая банда иметь хоть что-то общее с «правильным»?
— А что вообще значит это слово? — наседала Кларк. Она знала, что это был весьма расплывчатый вопрос. Они просто огрызались друг на друга в этот момент.
— Спасать жизни — это правильно, Кларк. Ты правильная, — вздохнула Лекса, ущипнув себя за переносицу от стресса.
Кларк была удивлена, как у нее еще не случился сердечный приступ от такого напряжения, которое ей приходилось выносить в одиночку. Это был пример… никчемности в ее лучшей форме. И это заставило разум Кларк пуститься в размышления о том, кем она являлась. Кем была воспитана. Как повлияли ошибки ее отца. Неспособность матери принять недостатки своего отца и свои собственные. Ее жизнь, «нейтрально-моральное» существование, которое она вела, как она сама часто описывала это.
Она помнила свой подростковый период, черт, может, даже детство. Она читала книги о доблестных героях, которые рисковали собой ради наивысшего блага. Кому приходилось бороться с истинным злом и побеждать, несмотря на трудности и жертвы, но нередко быть вознагражденными величайшими подарками судьбы.
Кларк позднее узнала, что такое существование было ложью. Ничто нельзя было так четко распределить на «правильное» или «неправильное». Ничего не было разделено так аккуратно на две отдельные категории — черную и белую.