Ветер срывал с меня шляпу и слепил, засыпая снегом, но я, не останавливаясь, энергично шел против ветра. Передо мной проносились картины былого и вспоминалась вереница мыслей, передуманных за последнее время.
— Нет, я не могу спиться, не могу погибнуть так пошло! — твердил я. Но что делать?
Сейчас я сижу у своего письменного стола в своей одинокой, неуютной комнате, весь охваченный обычным настроением. Во мне бродит какая-то сила, не находящая исхода: мне хочется бороться, что-то горячо оспаривать, что-нибудь защищать, что-то любить. Мое настроение это — сплошной идейный порыв.
Раньше в минуты такого настроения я думал о борьбе с невежеством, о честных стремлениях с энтузиазмом говорил: „вперед! Дальше от пошлой прозы к свету, к истине!“ А теперь, когда сильнее это настроение, я не знаю, что мне делать, как излечиться от этой гнетущей тоски. Я страдаю, но ничего не хочу. Впрочем есть какие-то смутные желания: то работать для других, то обладать Сашей, но „зачем“? разгоняет эти желания, и я вновь погружаюсь в мучительно тоскливое настроение.
Глупость моя любовь! Но теперь это только одно мое определенное чувство, и мне кажется, что только любовь Саши может излечить меня от этих страданий. Или Саша, или смерть!
Глупость моя любовь, самообман! Зачем умирать? Но я, я страдаю и умру или буду любить, и при чем тут разумность? Я напишу ей последнее письмо:
Милая Саша!
Тебя не должно удивить это письмо, потому что ты не могла меня забыть, нельзя забыть свою юность. Кто ты? кто я? Ты — женщина, я — мужчина, это почти объясняет происхождения моего письма. Но не по обычному шаблону создались наши отношения, не как обычный человек, сначала оценив тебя со всех точек зрения, стал я ухаживать и уже после увлекся тобой. Нет, ты просыпалась, ты начинала мыслить, когда мы встретились; ты, впервые испытывая какое-то новое настроение, посмотрела вокруг себя и стала искать в жизни чего-то возвышенного. Мы молоды были и полюбили друг друга, смешав в одно общее идеалистическое настроение и нашу любовь и наши другие стремления, ты поверила в истинность моих идеалов.
Но, окунувшись в идейное настроение, мы позабыли, что живем под влиянием существующих условий. Ты раньше опомнилась и опустилась на землю, ты поняла, что, сделавшись женой, потеряешь свободу. Но мы не так были настроены, чтобы разойтись, „отдавая дань современности“ и ты спряталась за „не люблю“.
Что стало после этого с тобою? Критиковала-ли ты свою любовь и свои увлечения? А я признал любовь к тебе и все свои стремления продуктом моего хаотического, непродуманного сентиментального мировоззрения.
Милая Саша! Правда, ерунда любовь! Какое там к черту единство интересов и мыслей! Зачем это единство? Все гораздо проще: ты должна выйти когда-нибудь замуж, а я жениться. Ну и сойдемся на всю жизнь, живя каждый свободно своей личной жизнью, но имея всегда перед собой один в образе другого часть вместе пережитой и безвозвратно прошедшей юности.
— Ты меня не любишь, а хочешь, чтобы я была твоей женой, — скажешь ты. Ну чтож? Выбирай одно из двух или оставаться вечно свободной, — жить с человеком, который ничем не будет стеснять тебя, не считая за обиду самостоятельность твоих суждений и особенность твоих желаний и привычек, или, если ты считаешь „пошлым“ такой союз, то дожидайся, когда тебя полюбит другой, который будет вечно следить за каждым твоим шагом, отыскивая в твоих словах и поступках отсутствие любви; который будет превозносить каждое твое слово не потому, что он, вдумавшись в него, признал его за достойное похвалы, а потому, что он тебя „любит“, потому, что его толкает к тебе физиологический инстинкт и неясные идейные настроения. И будет этот, другой, употреблять твои ласки и поцелуи, как лекарство от тоски, утирая „платочком“ твои безмолвные слезы о безвозвратно потерянной свободе.
Дорогая Саша!
Раскритиковав свое мировоззрение, я лишился точки опоры. Я не знаю, что мне делать да и надо-ли что-либо делать. Смотря на жизнь, я не живу, а думаю о жизни и только при воспоминании о прошлом начинаю страдать, но это мертвые страдания без желаний. Я не могу избавиться от непонятного тяжелого настроения, от этого постоянного стремления к другой более сложной жизни. Я болен, я ослабел в борьбе сам с собой! Я решил умереть! Легко умирать, когда считаешь мир гадким и пошлым, но когда я поднес к виску револьвер, когда я почувствовал близость смерти, мне вдруг захотелось жить, и мир показался мне светлым и хорошим.
Мне страшно захотелось жить хоть непосредственной жизнью, жить только для того, чтобы в теплый весенний день лежать, глядя на небо, на лесной поляне, наслаждаясь совершающейся вокруг жизнью природы,или теплой летней ночью любоваться темносиним небом и слушать пение соловья, наблюдая, как постепенно тускнеют звезды и алеет на востоке небо.