— Деньги я считать умею. Ты это знаешь прекрасно. А насчет времени — ты права. У нас его в обрез! Три месяца всего в запасе, а мы еще толком ничего не обсудили. За работу, друзья! — Алина вдруг лучезарно улыбнулась и быстро набрала телефонный номер.
— Георгий, приведи сегодня Юлю к 15 часам на худсовет! — Алина напряженно вслушивалась в ответ Громадского. — Что значит, ты не успеваешь? — лицо Алины сделалось сосредоточенно-серьезным. — Худсовет был назначен мною позавчера. Об этом известно всему салону, только не моему заместителю! Это нонсенс! — Алина в сердцах швырнула трубку. Она с жалобным треньканьем шлепнулась на рычаг. — Ненавижу болтунов! — сказала она в пространство.
«И бабников!» — подумала Орлова, но вслух произнесла:
— Так значит, смотрины в 15 часов!
— А ты тоже не подарочек! — Алина пристально посмотрела в зеленые кошачьи глаза Орловой и, поднявшись из-за стола, сказала: — Я поехала к Клавдии Елисеевне. Вернусь точно к трем…
Алина в трудные дни своей московской жизни всегда забегала на пару часов к Зуевым, чтобы «поплакаться» на груди у Клавдии Елисеевны. Ее внучка Рита уже три года жила в Париже и была верной супругой и безотказной помощницей Вадима Ефремова.
По окончании школы стилистов «Эсмод» мадам Дуарины он подготовил небольшую коллекцию весенней одежды, которая стала «русским шоком» в мире кутюрье и позволила Вадиму открыть в Париже свое дело. Коллекцию Ефремова высоко оценил сам Валентино Гаравани. «Дом моды Гаравани — вот образец для подражания и стиля, и жизни!» — так стал говорить Вадик после личного знакомства с этим гением моды.
Алина и Вадим переписывались постоянно, при этом ни Рита, ни Громадский никогда не ревновали своих супругов и не читали этой корреспонденции. Они делились тайнами профессионального мастерства и рассказывали друг другу о своих семейных удачах и неурядицах.
Вадик писал ей о парижской жизни. У них с Ритой росли двое мальчишек-погодков Пашка и Сережа. Салон одежды «Вади», который Ефремов создал на взятые в долг деньги Армена, сейчас, пять лет спустя, стал пользоваться у парижан достаточной известностью.
Вадик очень много работал, не позволяя себе, по его выражению, даже поболеть всласть. Он и Рита не пропускали не одного значительного показа моды, «тусовались» среди известных кутюрье, и вот судьба, наконец, подарила ему встречу, а потом и дружбу с известным итальянским модельером Валентино.
…«От кутюр — смысл его профессии и возможность сладостно и безрассудно тратить деньги, — писал Алине Вадим с восторгом. — Оборот дела, представляющего собой творения Валентино от нижнего белья для мужчин и женщин до оправы очков, составляет в год до 500 миллионов долларов. Ты знаешь, Алина, я хочу подарить тебе изречение Валентино, в котором, по-моему, и кроется секрет его успеха: «И полсантиметра влияют на пропорцию одежды, а неточность и приблизительность — самый большой грех в моде».
Помнишь, ты когда-то рассказывала Рите о жизни Шанель Коко, а я так влюбился в Валентино, что, подобно тебе, собираю вместе с моей Маргариткой буквально все, что о нем печатается в прессе.
Если честно, то я в характере и судьбе Валентино нахожу много общего со своей жизнью. Пусть мои родители не так богаты, но я, как и он, буквально бредил своей будущей профессией, разрисовывая поля школьных учебников набросками моделей. И мне даже довелось, благодаря Богу и богатенькому Армену, учиться ремеслу шитья в Париже.
Да, Алина, хочу поделиться с тобой кое-какими сведениями о мастере.
Во-первых, у Валентино все шьется вручную! Не удивляйся, подружка, но совершенно достоверно мне известно, что нигде в мастерских дома Валентино нет ни одной швейной машинки!!! Вместо этого у него целое войско, а по-нашему, штат итальянских тетушек в белых халатах, которые своими ловкими быстрыми пальцами шьют, подшивают, обметывают драгоценные ткани, подолгу старательно разглаживают на специальных досках мельчайшие складочки.
У Валентино шесть портных, которые под руководством главной мастерицы претворяют смелую творческую фантазию мастера в жизнь, в конкретные выкройки, а его едва обозначенные в набросках замыслы — в реальные выточки и драпировки.
И во-вторых, Валентино сам не стремится быть модным или следовать за модой. Он — сама мода, и он — вне времени.
И при этом Валентино очень манерен. Но, как ни странно, претенциозность уживается в мастере с почти прусской дисциплинированностью и работоспособностью, с его профессиональным совершенством и строжайшей организацией труда.
Думаю, эти же качества присущи и нам с тобой, дорогая моя русская подруга — товарищ по ремеслу и жизни!
Верю в нашу звезду!
Вади. Париж».
Алина иногда зачитывала Клавдии Елисеевне целые абзацы писем Ефремова. Вот и сегодня она процитировала ту часть письма Вадика, где речь шла о профессиональном кредо Валентино.
Клавдия Елисеевна, сидевшая за швейной электрической машинкой совершенно прямо, как английская королева на троне, выслушав Алину, негромко заметила:
— Если бы наш зятек не зацепился за Париж, то, с учетом особенностей современного российского бытия, Вадим с его талантом, энергией и работоспособностью уже имел бы в Москве не маленький салон, а, возможно, настоящее рекламное агентство со своими корреспондентскими пунктами по всей Европе.
— Странно, но именно такое предложение мне делает ежедневно мой бывший супруг — изменить профиль нашего салона и на его базе создать под покровительством западногерманского издателя Вилли Шнитке рекламное агентство моды «Алина», — Громадская задумчиво смотрела на Зуеву, будто видела ее впервые. — А вы выглядите очень эффектно в этом лиловом блузоне, дорогая Клавдия Елисеевна!
И вдруг, погасив улыбку на своем лице, Зуева жестко сказала:
— Алина, ты уже столько лет живешь в столице, а до сих пор не научилась правильно употреблять самые расхожие определения! — Клавдия Елисеевна выговаривала Громадской, как провинившейся ученице. — В моем случае следует сказать: очень элегантно, а не очень эффектно. Под словом «эффектно» обычно кроется что-то самобытное и эксцентричное. Нельзя то быть эффектной, то не быть ею. Или уж дано, или не дано. Я — не эффектна.
Алина в растерянности и даже с испугом смотрела на расходившуюся старуху.
Клавдия Елисеевна взметнула свои густые «брежневские» брови и весело расхохоталась:
— Ну, какой я тебе урок преподала? Надеюсь, запомнишь на всю жизнь! — и взяв своими крупными мясистыми ладонями холодные ладошки Алины, она шутливо подула на них, будто отогревая в своих руках, и хитровато блеснула глазами:
— А для того, чтобы теория лучше усваивалась, вот тебе практический пример: я — элегантная старуха, а у тебя и твой подруги Тани Орловой — эффектная внешность! Усекла, как любит говорить наша Ритка? — и Зуева, тяжело вздохнув при упоминании о любимой и теперь далекой внучке, опять принялась за шитье.
Клавдия Елисеевна Зуева была из породы тех женщин, которые во всем стремятся к совершенству. Достаточно энергичная и жесткая для того, чтобы уметь добиваться своего, она никогда не щадила ничьих чувств, если речь заходила о совершенстве. Неизменно вежливая, она могла снова и снова заставлять доведенного до бешенства парикмахера совершенствовать свою прическу.
Ходить с нею по магазинам или сталкиваться с работниками службы быта, по меткому определению Зуевой, «ходить в стервиз», было для домашних просто мукой. И именно поэтому они всегда с охотой перекладывали на ее мощные и совсем не старушечьи плечи весь груз домашних хлопот. При этом Клавдия Елисеевна совсем не жаловалась на свою жизнь. Обшивая пол-Москвы, она водила знакомства со многими именитыми людьми и была охоча до зрелищ и гостей.
Она сквозь пальцы смотрела на романы своей невестки Галины Дмитриевны, потому что считала, что коль женщина гуляет от мужа, значит, виноват именно он как мужик.