И она решилась.
- Я не услышала, а увидела.
- Что - жестокое убийство?
- Хуже. Ожившего покойника.
- Объяснись, - заволновался, шагнул к ней снова.
- Марк, а может быть, ты знал? И ради этого меня потянул на этот банкет? – подняла на него глаза. Со стылыми слезами.
- О чем ты лепечешь? – разозлился он. Не знал. Не понимал в чем причина ее состояния. Это Нику немного успокоило. Было бы куда хуже, реши он сыграть на ее чувствах – мол, смотри, вот он – твой чертов муженек, со светлым образом которого ты все не можешь расстаться. А он жрет икру заморскую и запивает ее коллекционным виски. И плевать хотел на твои муки и на ребенка вашего. Трахает рыжую модельку и в экстазе на небеса возносится.
Но, все было не так плохо. Марк не знал, не причинял боли намеренно. Усмехнулась краешком губ, запустила руки в волосы, вынула жесткие шпильки.
Марк ждал ответа. Видела это по его упрямо сжатым губам. Хоть и ясно было – расслабился, глядя, как она оживает.
- Я увидела самого настоящего призрака. Своего мужа.
Услыхав такое, Марк окаменел. Как и она недавно, впрочем, отмер он гораздо быстрее.
- Ты же сказала, что он на войне погиб.
- Я так считала, но, видимо заблуждалась. Живой и здоровый он.
Выдержав паузу, пересказала увиденное.
- Уверена, что не обозналась?
Ника безапелляционно кивнула.
- Если это и правда он, никаким ополченцем он не был, что делает все совсем фантастическим, - продолжал Марк монолог.
Ника размякла. Шок понемногу отступал. Накатывала нечеловеческая обида.
- Мне плевать что там было и как, - вдруг заявила твердо. Поднялась со стула и вышла.
Через минуту зашумела вода в ванной, а Марк все так же остался стоять истуканом посреди кухни.
Ночью оба не спали.
Она лежала с закрытыми глазами и много думала, вспоминала, молча плакала. От горькой обиды текли колючие слезы, от боли, что резала сердце по-новому остро. Не могла понять, как такое случилось – ради чего он воевать пошел и почему не вернулся к ней, как мог просто вычеркнуть их с Верой из своей жизни. Неужели не любил совсем? И как жестоко – предпочел, чтоб его считали мертвым или пропавшим без вести, что равносильно в принципе. Но самый главный, мучительный вопрос – что делать дальше? Показаться ему, выспросить все, выяснить причину, или затаиться – забыть, вычеркнуть, возненавидеть.
Марк выскользнул из постели, чтобы покурить, а потом так и не пришел – заперся в кабинете. Голову разламывало от боли и раздумий. Впервые за долгое время он был ошеломлен, растерян. И зол до невероятного. Постоянно маячивший призрак соперника приобрел плоть и кровь. Это и пугало военного до мурашек и заставляло испытывать злорадство – плоть и кровь легко можно закопать в ближайшем леске.
Думая, вспоминая обрывки услышанной когда-то от Ники, информации, он сжимал кулаки – бессильно. Понимал, что не властен над ситуацией – решать все равно Лисичке. Как она поступит? Вернется к мужу? Почему-то Марк не сомневался, что стоит этой твари увидеть Нику, как он тут же захочет ее обратно. Ведь ее невозможно не хотеть! Такую беззащитную, мягкую, красавицу-девочку. Его Лисичку.
Марк не понимал - как вообще можно было ее бросить?! Оставить там – одну, с ребенком, в пустом городе, где даже поесть нечего и снаряды постоянно летают. Оставить на погибель - умирать. Каким нужно быть гадом, последней сукой, самой настоящей сволочью, чтобы бросить жену и новорожденного ребенка в эпицентре военного конфликта.
От этих мыслей такая злость накатывала, что пелена красная глаза застилала. Он убил бы ее муженька голыми руками! Черт возьми, он разодрал бы того в клочья.
Марк скрипнул зубами, а потом стукнул кулаком по столу – не щадя себя. Выматерился в след удару, не выбирая выражений – грязно, а потом спокойно сказал, улыбаясь:
- Убью суку. Живым в землю закопаю.
И решение это было тверже стали.
Наутро голова разрывалась от боли. Ника так и не пришла к окончательному решению – не знала она, сможет ли жить, не выслушав Сашку. И сможет ли жить после того, что от него услышит.
Марк был неестественно бледен, а по сведенным у переносицы бровям, поняла, что еще и зол безмерно.
Провела рукой по его спине, ощутила, как напрягся от ее прикосновения. Отставил кофе, не глядя на нее, спросил:
- Что решила?
- Не знаю. В глаза бы посмотреть хотела, а с другой стороны – смысла не вижу. Ты что скажешь? – села напротив, закрыла лицо руками.
- Ничего не скажу – муж твой и решение принимать тоже тебе, - сказав это, поднялся, взял ключи от машины и уехал, не обернувшись, не поцеловав на прощание.
И Ника осталась одна в субботнее солнечное утро. Пустая, с пульсирующей болью в висках.
Решение пришло. Помаявшись несколько часов, поняла, что не сможет в неизвестности жить.
Позвонила Марку.
- Найди его, пожалуйста. Поговорить хочу.
Услышала, как выдохнул сигаретный дым – тяжело, гневно.
- Жди, - отключился.
Уже час как Марк знал его домашний адрес, с какой бабой спит, что ест на ужин. И все равно не смог ей сказать сразу – речь отняло.
Сидел в машине, курил, и уже тошнило от дыма сигаретного – изысканного, шоколадного. Солнце светило издевательски лучисто. Детвора моталась на роликах, слышался смех. Мамаши с колясками гуляли, у фонтана подростки кормили голубей московской булкой.
Марк не знал, что будет делать, если она решит уйти. Как он жить дальше будет – не представлял.
За такое короткое время Ника смогла стать незаменимой частью его личной Вселенной. Обосновалась прочно в его душе, пропитав собой ее всю. Он без нее дышать не мог – так остро чувствовал ее отсутствие. Самодостаточный, обеспеченный, в возрасте – мужчина уже, а не мальчик, он задыхался без ее прикосновений, присутствия, запаха. Даже от мысли, что она уйти может – загибался.
Посмотрел на свои руки – дрожащие, скривился. Затушил окурок в переполненной пепельнице, включил кондиционер. Подумал, что размяк на гражданке, совсем струсил. Решительно набрал номер.
- Хорошо подумала?
Услышал тихое «да» и велел собираться.
Заехал за Никой через полчаса. Она спустилась собранная, спокойная – как человек, твердо уверенный в принятом решении. Всю дорогу молчали – каждый в своих тревогах копался.
Приехали к высокому стеклянному зданию.
- Он в офисе сейчас. Двадцать третий этаж. Это его фирма – какая-то там шарашка. И зовут его теперь Ефимцевым Константином Александровичем. Удачи. Ну, что замерла – топай.
На удивление, Ника не чувствовала волнения. Все ее существо будто замерло – тишина в голове, ни единой мысли не мелькнуло. Вошла в лифт, нажала кнопку нужного этажа. Затаила дыхание, пока кабина мягко подымалась. Что скажет Сашке, не представляла – и не мудрено, при такой всепоглощающей пустоте.
На ресепшн сидела молодая девица, но Ника ее начисто проигнорировала. Прошла коридором, остановилась у массивной двери – начальственной, из мореного дуба. Повернула ручку, вошла.
Он сидел за столом, обложившись бумагами. Головы не поднял – не услышал видно, что не один уже. За его спиной находилось окно, и мягкий свет, обрисовывающий фигуру мужа, делал ее более массивной, тяжелой. Его вид – неприступный, и сам Сашка – чужой, отчужденный, показался ей ненастоящим. Будто в параллельной вселенной находилась.
Ника переступила с ноги на ногу, а потом решительно оттолкнулась от двери. И пусть ворс ковра скрадывал шаги, Сашка, наконец, отвлекся от документов. Глянул мутно сперва – еще затуманенными глазами, не узнавая, а потом встал резко – начальственное кресло качнулось слегка, а потом завалилось на спинку.