Отстраненно заметил, как с ее лица все краски пропали. И жилка на виске забилась сумасшедше. Закусила отчаянно нижнюю губу, уперлась взглядом во что-то за его плечом. Марк сам напрягся, но не стал сожалеть о заданном вопросе. В конце концов он имеет право знать… Ведь имеет же?
- Любила, - хрипло ответила Ника, когда военный уже не надеялся услышать признание.
Он рассчитывал увидеть рассеянный кивок, возможно, стыдливый румянец, или услышать равнодушное «нет». Но боль, с которой она ответила, полоснула по живому. Это «любила» эхом прокатилось, набатом прогрохотало. Почувствовал, как руки впились в подоконник. Вот-вот пластик захрустит. И страшно стало спрашивать то, о чем секунду назад подумал. И все же…
- И до сих пор любишь? – голос предательски сел, прозвучало сипло.
Марк впился в Нику взглядом, пытаясь найти ответ в ее мимике, жестах, но она словно окаменела. Смотрела в одну точку, а минута потекла неторопливо. Пустая минута тягостного молчания: холодного, отчужденного. Марку казалось, что Ника недосягаемо далеко, так бесконечно долго она молчала. Ему захотелось кинуться к ней, затрясти за плечи, посмотреть в лицо, которое снится ему каждую ночь. Заглянуть в глаза, увидеть в них любовь. Не к покойному, а значит идеализированному мужу, а к себе. К неидеальному, жесткому, порой грубому, к ревнивцу и собственнику. К тому, кто унизил и бесконечно оскорбил ее достоинство в первые минуты знакомства.
Он даже сделал шаг навстречу, но словно натолкнулся на стену. Ника перевела на него взгляд. Пустой-пустой. Стеклянный.
И Марк разъярился.
Какого черта? Какая мать ее, любовь? Да они знакомы всего ничего.
И нужна ли ему эта любовь? Верность – да. Преданность – естественно. Доверие – конечно. Но любовь? И на этой мысли что-то оборвалось. Ему необходима ее любовь. Потому что без нее он загнется.
Сколько она уже молчит? Час? Губы пересохли, вот-вот потрескаются, но нужно что-то сказать, чтоб потревожить напряженную тишину. Но что сказать? Прости, лисичка, ответ ясен? И ведь, он ясен, черт возьми! Марк неслышно заскрипел зубами.
Ника смотрела на Марка, а видела зверя. Натурально – злого, ощетинившегося. Вся напускная легкомысленность слетела с него как пушинка. Он стоял, наклонившись вперед, со сжатыми кулаками и глядел тяжело, из-подо лба. Дышал часто, прерывисто. Все это девушка отметила краем сознания, без эмоционального страха. И стало понятно, что конец пришел их, так и не начавшимся, отношениям. Эта мысль зацепила, заставила заупрямиться. Да, она любила мужа. Любила так, что, не задумываясь бы, жизнь за него отдала. И как бы пафосно это не звучало, суть оставалась прежней. Но Сашка уже не вернется. Не воскреснет, как бы она не молила. Впрочем, канули в лету времена молитв, как и всякого общения с Богом. Не возвратится муж. И нужно дальше жить, смириться с болью, принять. Все это было ясно, понятно и вообще просто. В теории. На деле же сердце сжималось всякий раз, когда думалось о муже. Ступор находил.
И как объяснить Марку, что это – нормально, что мало времени прошло, что не смирилась еще. Получалось, что никак. Такие, как Марк – не приемлют наличие соперника. Пусть даже и почившего. Тем более почившего.
Молчание стало враждебным. Ника почувствовала это кожей, мельчайшими волосинками на ней. Захотелось на миг прикрыть глаза и перенестись за тысячи километров. За сотни тысяч лет до создания мира. Раствориться, исчезнуть. Только бы не чувствовать безнадежности и боли. Только бы не быть здесь и сейчас. Увы, в простом как палка, мире, нет магии. И чудес.
Ника спрыгнула со стола резко, громко хлопнув по паркету каблуками домашних туфель. Марк не переменил позы. Лишь уголок рта дрогнул. Смотря глаза в глаза, подошла к военному, положила руки ему на грудь. Та напряглась, дернулись под ее кожей мускулы. Поднялась на носочки и шепнула еле слышно:
- Я разлюблю. Со временем обязательно.
Опустила глаза, когда услышала порывистый вдох. Боялась посмотреть в лицо любовнику. Ведь и не скажешь по-другому: не брат, не сват. Любовник. И помнится, он предупреждал – как любить станешь, так и заживем. Стало быть, плохо все. Не сумела полюбить. И обмануть не смогла.
Марк схватил ее за талию, сжал до боли. Поморщилась, но не вырвалась. Глаза подняла.
- Обещаешь? – спросил и замер.
В ответ кивнула. И заморгала часто, борясь со слезами.
Марк посмотрел на дрожащие губы, на бледные щеки, заострившийся нос и поверил:
- Я подожду.
Услышав такое, Ника вдруг вдохнула глубоко – потому что тесно в груди стало, а глаза защипало, зажгло. Сморгнула и плотину прорвало. Потекли дорожки щекотные, горячие. Марк обхватил ее еще жестче, а она обняла его за шею и закрыла глаза.
Сколько так стояли? Долго. За окном окончательно стемнело.
- Прости, - целуя ее соленые губы, шепнул Марк. – Поспешил.
Ника вцепилась в его рубашку и вздохнула.
- Поеду за мелкой, - сказал Марк и Ника кивнула.
Вроде бы обошлось – подумала девушка, когда за военным захлопнулась дверь.
Она разлюбит Сашку. Когда-нибудь - обязательно.
После произнесенных откровений в их привычной уже жизни мало что поменялось. Марк часто уезжал и работал допоздна, Вера ходила в сад и училась премудростям лепки, рисования, а так же иного разнообразного творчества вроде поделок из соленого теста. Ника занимала будни заботой о доме – готовила, помогала приходящей раз в неделю домработнице: мела пыль, протирала стекла, словом, старалась подсобить. Пожилая уже женщина на помощь обижалась и категорически от нее отказывалась. Вскоре, Ника перестала делать то, чего не просят. И вдруг стало больше времени. Теперь можно было на несколько часов забраться с ногами в кресло и насладиться в тишине и одиночестве увлекательной книгой из обширной библиотеки Марка. Или подольше побродить по парку. Или пройтись по столичным магазинам. Словом, времени было вдосталь и это радовало.
В один из дней Ника снова встретилась с хамоватой соседкой. На этот раз пересеклись у подъезда. Ника как раз возвращалась из детского сада, куда только отвела дочку, а едкая соседушка разговаривала у парадного по телефону. Завидев Нику, она отняла трубку от уха и сунула ту в карман. Ника же интуитивно подобралась – решила, что соседка опять наговорит гадостей. И не ошиблась.
- Пешком ходим - еще не наплакала на машинку? Плохо стараешься, плохо, - сказав это, девица выпятила подбородок и спиной прислонилась к двери.
Обойти соседушку не представлялось возможным - не хватать же за руки.
- Что вы прицепились ко мне? Больше не на кого ядом плевать? – Склонив голову на бок, поинтересовалась Ника.
Ей было гадко ввязываться в склоку, опускаться до банальной сцены, но от чего-то девица неимоверно ее злила. Быть может от того, что Ника подозревала ту в некоторой романтической связи с Марком. Да, теория была притянута за уши, но та, первая фраза, брошенная соседушкой, не давала так просто отмахнуться. К тому же – положа руку на сердце, девица была хороша. Холеная, вся такая благоухающая. Мимо такой невозможно пройти. А уж если живешь с подобной красоткой в одном доме и невольно пересекаешься изо дня в день… Словом, была теория хоть и надумана, но, тем не менее - вполне вероятна.
Пока Ника размышляла, соседка подбоченилась одной рукой, хмыкнула и ткнула в нее пальцем, с наманикюреным ногтем длиной в Днепр:
- Не доросла еще рот открывать, пигалица. Понаехали тут, да еще и выродков своих прихватить не забыли. Дышать тяжело – провинцией воняет.
От такого хамства Ника опешила. На мгновение. А потом такой силы ярость накатила, что все вокруг в красный цвет окрасилось. Забурлила в крови позабытая злость, бесшабашность, без которой не выжить было на озлобленных улицах. Сколько раз она дралась на смерть с обезумевшими от голода бабами? А с ребятней, что напади всегда скопом – с железками в руках и битыми бутылками. Ника повзрослела в такой атмосфере, в таком аду, что такая вот сука, что напротив сейчас стояла – была как козявка под ногами. Поэтому, наклонилась к ней, выплюнула в лицо: