Мамочка… Я помнила ее руки и цветочный запах. Тихий голос, напевающий колыбельную, и звонкий смех. Несмотря ни на что, она жила — ради меня, ради нашего счастья. Иногда грустила, когда никто не видел, но успешно скрывала это от Аскара, чтобы однажды вырваться.
Чтобы однажды выжечь клеймо подчинения, что горело и на моем запястье.
Вот почему она так долго находилась с ним. Вот почему терпела и не сбегала.
Я была ее клеткой. Ее слабостью. Рычагом давления, как и сказал господин Сидар.
Жалела ли я, что убила его, спалив драконьим пламенем? Едва ли.
Об этом воспоминании мне тоже не хотелось рассказывать Дамиру. Не сейчас. Возможно, чуть позже, когда я смогу принять причины собственного поступка. Сейчас же мне хотелось снова забыть. Стереть из памяти все случившееся, чужие лица и слова.
Но я не имела права. Теперь не имела. Не все заговорщики сгорели в огне моей злости. Некоторые успели скрыться, затаиться, чтобы через год, а может и десяток лет снова нанести удар.
Снова попытаться проникнуть к драконам и подчинить их. Ведь именно в этом состоял план кровников. Им не нужна была магия чужого мира. Им требовались сами драконы. Их жизни, их суть.
Значит, нам придется напомнить им о своей силе и дать понять, что времена смиренного принятия остались в прошлом. Слишком много смертей во имя чужого тщеславия, слишком много искалеченных жизней.
Набегались. Хватит.
Это было не мое мнение, а отголоски сотни моих предков. Тех, кто жили в мире Духов и наблюдали за нами сквозь толщу небытия. Тех, что ведали о настоящем и будущем и теперь стремились защитить свой род.
Если потребуется стать их голосом — я сделаю это.
— Ясмина? — позвал меня Дамир, протягивая руку.
Переплетя наши пальцы, я переступила порог гнезда и отправилась вниз, к кабинету наставника. Три коротких удара, и я распахнула деревянную дверь, застыв в нерешительности.
Камал, окончательно поседевший и осунувшийся, сидел над кипой бумаг и судорожно перебирал их, словно стараясь найти ответ на какой-то жутко важный вопрос.
На вопрос — где я.
Я прочла это в его взгляде, когда он резко поднял голову и посмотрел на меня покрасневшими воспаленными глазами. Вскочил с места, роняя стул, а затем в три шага оказался рядом, заключая в крепкие объятия.
— Рысь… Девочка моя. Я думал, что ты… Я видел пепелище, — выдохнул наставник, чуть отодвигаясь, а затем с удивлением рассматривая мои окончательно покрасневшие волосы.
— Прости, — шепнула виновато, отводя взгляд.
— Ты цела? Что произошло?
Я беспомощно посмотрела на жениха, не зная, что сказать наставнику. Как рассказать ему обо всем. Как признаться. Мой лучший на свете мужчина мягко кивнул, а затем посадил Камала на стул и принялся рассказывать.
Все-все, с самого начала. По мере того, как элитный говорил, наставник сутулился все больше и больше. А затем прозвучали те слова, которых я боялась больше всего.
— Ясмина — дочь Халисы. Господин Сидар похитил твою жену, когда она уже была в положении. Бывший глава собирался избавиться от ребенка, но он оказался полезен…
Все дальнейшее Камал слушал, глядя на меня, не мигая. Вздрогнул лишь раз, когда узнал о причастности брата. И молчал. Молчал все это время, заставляя меня нервничать.
— Теперь ты, Камал, новый атаман. Назар Хашим погиб, спасая племянницу из лап врагов, вместе с уважаемым господином Сидаром, — закончил Дамир, и эти слова заставили наставника встрепенуться.
Мужчина резко поднялся с места, правда, тут же покачнулся и чуть не упал — с ним так бывало. Когда он переживал, то практически переставал спать и есть, что выливалось в слабость и приступы головокружения. Я, привычным движением, оказалась рядом, чтобы поддержать его и замерла в шаге, нерешительно глядя в родное лицо.
— Мой ребенок, — хрипло выдохнул Камал, жадно рассматривая мое лицо.
Новое, настоящее. В котором причудливо смешались черты обоих родителей, доказывая правдивость рассказа элитного.
— С первого дня, с первого робкого взгляда, я считал тебя своей наследницей. Моей маленькой девочкой, которой я отдал все, что мог. Духи Пустыни жестоки, но справедливы. Моя удочеренная девочка оказалась родной дочкой.
Глядя, как по щекам Камала… нет — теперь отца — покатились слезы, я сама не выдержала и хлюпнула носом. А затем прижалась к нему, крепко-крепко обнимая. Выплескивая все страхи, что терзали меня, судорожными рыданиями. Папа гладил по голове, шептал что-то утешительное и сам плакал.