Темная Лощина — место, где живут тени Неверлэнда. Место мрачное и пугающее, без единого лучика света. За костлявыми ветвями не видно неба, а все кругом в багровых тонах, как будто долину залило кровью. И только зловещий ветер свистит в округе, забираясь, кажется, в самую душу.
Венди обнимает себя руками и поджимает пальцы босых ног. Она не знает от чего ее больше знобит: от того, что это место приводит в ужас, или от того, что здесь все пропиталось смертью и лютым холодом.
Но Пэна эта обстановка, кажется, более чем устраивает. Он жгутом сцепляет пальцы у Венди на тонком запястье и тянет за собой прямиком в чащу. Туда, где свист звучит громче всего.
Венди хочется покинуть этот безжизненный лес. И поскорее! Все здесь пугает ее. Все здесь заставляет ее чувствовать себя неуютно, сжиматься в беззащитный комок из нервов и страха, остервенело мотать головой на каждый шорох. Венди слышала десятки рассказов о том, как кровожадные бестелесные создания под предводительством Тени Пэна набрасываются на пиратов и выдирают их тени. «Так смешно было смотреть, как они корчатся от боли». Венди не приемлет насилие, и уж тем более она не приемлет убийства. Несомненно — именно поэтому для «прогулки» в подобное место Пэн выбирает ее компанию.
А может… Когда-то Пэн заставил Венди оторвать и ее тень. Это было так давно, что она уже и не помнит подробностей. Только внезапно возникшую пустоту, словно довольно важной части у тебя больше не существует. И оглушающий страх, когда смотришь на свое отражение. Угольно-черное с белыми пустыми глазами и неживой улыбкой.
Пэн рассказывал — он часто щедр на спонтанные ночные беседы у клетки, — что тени — сосредоточение темных потаенных желаний, этакие «грешки». Гордыня, жадность, зависть, гнев, обжорство, лень, похоть. Чем дальше от тебя тень — тем меньше ты им поддаешься. «Это неимоверно удобно, Птица-Венди, ты так не считаешь?»
Она считает на самом деле. Будь у нее тень — неизвестно во что бы выросла тонкая ниточка привязанности, неизбежно возникшая от общения с Пэном. Трудно отрицать: он настолько же красивый, притягательный и очаровательный, насколько злобный, жестокий и безжалостный. Кроме того, он единственный, кто проявляет к ней хотя бы толику… доброты? Ну, если «добротой» считается забота о своей любимой игрушке-зверушке. У Венди идут мурашки по телу, а в душе надрывается сдавленный крик, стоит только подумать о том, что случилось бы, дай она ему хотя бы намек о какой-то привязанности. Показать монстру, какую власть он имеет над жертвой, поистине страшно. Показать это Пэну — страшнее вдвойне.
— Хватит плестись, иди быстрее! — ворчит Пэн, дергая Венди на себя, и она едва не выкалывает себе глаз возникшей перед лицом острой веткой.
Венди хочется спросить: «Что с этим лесом случилось? Виновата угасающая магия острова, живущие здесь тени или сам король Неверлэнда, сотворивший очередное гнилое, как его собственное сердце, место? А может, оно было таким изначально? Может, место детских грез с самого своего первого дня таило за красивой картинкой ложь и испорченность?» Венди не успевает задать этот вопрос, потому что неожиданно сталкивается лицом со спиной внезапно остановившегося Пэна.
— Что за..?
Венди хмурится, потому что — чтоб его! — это должны быть ее слова! Отходит на шаг и потирает ушибленный нос. Впрочем, погодите-ка… В ней вспыхивает странное, давно погашенное излишнее женское любопытство. Что так могло его удивить? Его — Пэна!
Венди выглядывает из-за широкой спины с совершенно нехорошим блеском в глазах, и ее лицо невольно бледнеет. Она абсолютно не понимает, что происходит: она ничтожно мало осведомлена о магии и ее проявлениях, она ничтожно мало осведомлена о тенях. Но Венди подсознательно абсолютно уверена — в развернувшейся перед ней и Пэном картине нет ничего хорошего.
Пэн сводит брови и сжимает губы в жесткую линию. Хватка на запястье Пташки становится болезненной, но ему откровенно плевать. Какого черта его Тень здесь устроила?! Чем, черт возьми, она занимается?! О чем, чтоб ее, он она думает?!
Зеленые глаза неотрывно следят за сплетающимися в порочном коме тенями — его собственной и треклятой Венди. Дыхание странным образом учащается, в горле становится сухо, и он болезненно сглатывает, ощущая давно забытое… возбуждение?! Серьезно?!
Пэн одергивает руку от совершенно раздосадованной Птички, как от огня, трясет головой и бездумно облизывает пересохшие губы.
Твою мать. Твою мать. Твою мать!
Какого хрена у него встает на ребенка?!
Или не ребенка, учитывая сколько на самом деле ей лет… Если прожитые годы в застывшем Неверлэнде, конечно, считаются. Если… Он знал, что нужно было держаться подальше от Тени!
Злость и ярость заливают Пэна изнутри, и он со скрипом на зубах кидает в корчащийся черный ком палкой.
Сгусток тут же разлетается на две части. Тень Венди с пугливой игривостью упирается белыми глазницами в нарушителей «спокойствия» и быстро улепетывает, едва завидев, кого сюда занесло. Вторая Тень оказывается более наглой, воспарив над поляной и скрестив руки на груди.
Пэн против воли издает утробное рычание.
— Знай свое место! — шипит он и следом почти теряет челюсть, потому что — готов поклясться! — Тень закатывает глаза, прежде чем свалить во вполне понятном направлении.
Сука!
Не то чтобы Пэн был удивлен, потому что это его гребаная Тень. Но все-таки!
Он раздраженно выдыхает. «Нечто странное», что видел Феликс, становится очевидным. Пэн лишь надеется, что его правая рука не смог этого идентифицировать. Он зло язвит сам себе: Надейся, конечно же.
Пэн почти успокаивается. Вот только есть один маленький нюанс, не дающий покоя. И этот нюанс заставляет его коварно ухмыльнуться. Если распутность его Тени можно объяснить бывшей разгульной и не придерживающейся морали жизнью самого Пэна, то вот… Венди. Это весьма интересно.
Он поворачивается к ней со слащавой улыбкой, готовый разразиться порцией издевательств, но неожиданно упирается в вызывающий взгляд. Внутри все перекашивается. Чертова. Умная. Девочка.
Пэн хмыкает, пряча недовольство за более «миролюбивой» усмешкой.
— Что ж, Пташка, это была занимательная прогулка.
Он делает шаг к ней вплотную, наблюдая, как светлые брови сходятся на переносице, а в глазах залегает привычный испуг, усиленный совершенно новыми опасениями. Думать вновь становится проще, Пэн чувствует, как возвращается холодный расчет: тени улетают на приличное расстояние, и гул в ушах вместе с жаром в паху наконец-то стихают. Можно снова быть безжалостным трезвым манипулятором, без навязчивого желания трахнуть Пташку прямо здесь.
Пэн низко наклоняется к ее лицу и вскидывает брови, с удовольствием отмечая мурашки, усыпавшие молочные плечи.
— Но, кажется, пришло время вернутся в клетку.
Его уголок губ непроизвольно дергается от пришедшей на ум затеи. Но это уже другая история.