Господи, неужели ей недостаточно его имени? Неужели она не видит, как оно, набранное крупным жирным шрифтом, кричит с прилавков книжных магазинов? Чего вообще хочет эта женщина — крови? Дэвид начал сомневаться в том, знает ли Роксана свою работу. Поскольку он отлично представлял себе, как делаются подобные дела. Сначала шел обед в хорошем ресторане. Издатель и предполагаемый автор, желательно с именем в мире медиа, склоняли головы над бутылкой холодного «Шабли» и обменивались несколькими идеями. Потом тебя приводили к агенту — быстрому как понос, и вот уже курьерская почта доставляла тебе чек на четверть миллиона.
Мысль о том, что Роксана просто играет с ним, что она не воспринимает его серьезно и ее интересует в нем только одно, ничуть не улучшила его настроения в этот вечер. И они ссорились не переставая. В половину одиннадцатого Роксана поймала такси и умчалась, а Дэвид остался стоять на углу Фрит-стрит и Олд-Кэмптон-стрит как никому не нужный член.
Сохо было забито пьяными, весь район казался незнакомым и неприятным местом. В клубе Дэвид не нашел ни одного приятеля, а ему вдруг ужасно захотелось провести конец года в кругу друзей, в какой-нибудь непринужденной компании. Но он не мог вспомнить ни одного не обремененного условностями человека, на ум приходила одна только Элли. Поэтому и он в свою очередь остановил такси и поехал в Хэкни.
— Это будет наш первый гость, — возликовала Элли, когда в пять минут двенадцатого раздался звонок. И она вприпрыжку, как девочка, побежала открывать дверь Даркусу — или Маркусу?
Наоми как раз вышла из ванной и спускалась по лестнице, когда Элли щелкнула замком, и в дверном проеме возникла темная мужская фигура. Рука Наоми подлетела ко рту, ей пришлось прислониться к перилам, чтобы не упасть. Это был Дэвид! Дэвид Гарви! Всегда ориентированная только на себя, Наоми тут же решила, что он пришел за ней. Пришел, чтобы уничтожить ее. Сломать все. И она стала медленно пятиться, трепещущими пальцами перебирая перила, с каждым шагом становясь все меньше.
Однако у Элли были другие представления о том, зачем пришел Дэвид Гарви.
— Не сегодня, спасибо, — крикнула она и захлопнула дверь перед ненавистным лицом.
— Кто это был? — спросила Кейт, медленно входя в холл с видом потерявшегося человека.
— Никто, — не задумываясь ответила Элли. — Просто никто, Кейт.
Глава тринадцатая
— Итак, за нас, — провозгласила Элли, разливая шампанское по четырем разномастным стаканам и раздавая их подругам. — Спустя столько лет мы по-прежнему друзья.
— Да, — сказала Кейт, уткнулась носом в стакан и со смешанными чувствами поглядела из-под полуприкрытых век на сонную и спокойную Наоми, на пухлую, гладкую Джеральдин. Лучшие и худшие друзья, добавила она про себя.
Теплый воздух из сада вдыхал жизнь в занавеску, задернутую, чтобы преградить путь слепящему солнечному свету. Но не от жара раннего лета было трудно дышать в комнате, а от ощущения, что рядом с ними находится нечто преходящее, невидимое, женственное, первобытное. Ощущения, что до этого момента никто и никогда не рожал детей.
— Как прошли роды — очень тяжело? — спросила Джеральдин с какой-то самодовольной заботливостью. Она ставила розы на длинных стеблях в банку из-под варенья.
— Не очень. — Наоми вытянула ноги, поморщилась и улыбнулась многострадальной улыбкой. Она лежала на кровати в окружении красиво уложенных подушек и смотрела на своего малыша с изумленным неверием в глазах. — Терпимо. Боль была, конечно, невообразимая, и все же…
Три опытные мамаши серьезно слушали Наоми, серьезно следили за тем, как она потянулась и осторожно покачала колыбельку.
— Тебя зашивали? — поинтересовалась Элли. — Тебе ничего не разорвали? Эй, подвинься. — Она бросилась к колыбели, стоящей возле Наоми, и выкинула оттуда плюшевого медвежонка — подарок Кейт, застенчиво преподнесенный.
— В самом деле, Элли! — укорила подругу Кейт. С необъяснимой робостью, как будто у нее не было на это права, она заглянула в колыбельку.
Про себя она решила, что младенец не был красивейшим из новорожденных. Приза как самому симпатичному малышу ему бы не дали. Он был очень красным, сморщенным, с обеспокоенным личиком. Удивительно, как два таких привлекательных человека могли породить столь несуразное существо. И все же она разозлилась и вспыхнула от негодования, когда Элли сказала:
— Он похож на картофелину.
— Я думаю, он чудесный, — невозмутимо ответила Наоми. Даже с закрытыми глазами она видела своего мальчика, она держала его в памяти. Это было странно.
— А как ты сама? — хотела знать Джеральдин. В этот простой, в сущности, вопрос она сумела вложить несвойственную ему, ничем не оправданную многозначительность.
— Сама? — Наоми вздохнула. По правде говоря, она еще не разобралась. Помимо любви к этому кусочку новой жизни, который стал центром жизни, сместив саму Наоми, за которого она бы умерла не задумываясь, она испытывала еще одно непонятное, темное чувство. Почти ненависть.
Само собой, ее эмоции еще более усложнялись и вопросом отцовства, неуверенностью от незнания и невозможности узнать. В душе Наоми сплелись воедино стыд и гордость, безысходное отчаяние и несказанное счастье. Порою у нее просто опускались руки. Она сумела устроить себе чудный маленький ад на земле, в котором было все, кроме определенности.
— Четвертый день самый трудный, — объявила Элли. — Это из-за гормонов, дорогая. По химическому составу ты сейчас напоминаешь коктейль «Молотов». Так что не беспокойся, если начнешь выкидывать номера. — Она взяла в руки детскую курточку, связанную из нежно-голубой шерсти, всю в кружевах и рюшах, с ленточкой-галстуком. — А что это такое? — с недоумением спросила она.
— Это связала Джеральдин. — Наоми бросила на Элли уничтожающий взгляд. — Правда, очень мило?
— Если честно, то в этом он будет похож на девчонку.
— А ты читала, — вставила Кейт, желая наказать Элли, — что Дон Хэнкок была названа лучшим обозревателем года за ее рубрику в «Инкуайрере»?
— Хм, дорогуша, все мы знаем, чего стоят все эти журналистские премии.
— Да?
— Просто ежегодное чествование посредственности.
— А тебя никогда не выдвигали в числе претендентов? Ни разу?
— Да мне и не хотелось, спасибо большое. А то бы я забеспокоилась, что теряю хватку.
— Не ссорьтесь, — слабым голосом попросила Наоми. — Пожалуйста.
— Да, девочки, не ссорьтесь, — поддержала ее Джеральдин. — Мы ведь собрались не для этого.
— Верно, — уступила Элли. — Кому подлить? Надо как следует обмыть новорожденного!
— Мне не надо, спасибо. Я должна бежать. — Джеральдин поставила банку с розами на комод, отступила на шаг, чтобы оценить результат, пожалела, что не нашлось настоящей вазы. — Мне еще нужно заехать в туристическое агентство.
— А ты не опустишь вот это письмо для меня? — спросила Наоми, извлекая из-под подушки узкий белый конверт.
Элли бесцеремонно выхватила конверт, прочитала адрес и отдала конверт обратно.
— Ты пишешь своему отцу?
— Да.
— Лично мне кажется, что ты ничем ему не обязана…
— Обязана, Элли. И даже больше, чем ему кажется. Так что мне надо было рассчитаться с ним. — «Надо решить хотя бы один вопрос, — думала Наоми. — Освободиться от грязного прошлого. Освободиться от денег, наличие которых я никогда не смогу объяснить Алексу, от обладания которыми я не смогу получить удовольствия. И доказать, что я не совсем плохая». Наоми посмотрела на каждую подругу по очереди, ища одобрения, но находя лишь непонимание. Они не знали и половины всего.
— Мы едем на Нормандские острова, — продолжала говорить о своем Джеральдин, — я вам говорила? Только мы с Джоном. Люси проведет каникулы со своей подружкой Сарой Брук, а Доминик достаточно взрослый, чтобы можно было оставить его одного. Так что для нас это будет как второй медовый месяц.
Господи! Кейт съежилась. Боль была невообразимой. И все же терпимой. Не больней, чем роды, наверное. Не больней материнства. Не больней ухода сына к твоей подруге.
— Можно мне взять малыша на руки? — спросила она неуверенно. Наоми движением руки дала молчаливое согласие, и Кейт взяла на руки это крошечное существо, прижала его к груди, вдохнула странный, странно знакомый запах грудного младенца, ощутила его мягкую кожу, прикоснулась щекой к его розовой головке — и ее затопила чистейшая, глубочайшая любовь, более сильная, чем ее любовь к Джону, еще менее рассудочная, чем ее любовь к взрослому Алексу. Она чуть не заплакала.
Смущенная неумеренностью своих чувств и показавшимися-таки слезами, Кейт с внуком на руках отошла к окну, где и осталась стоять, покачивая малыша, напевая ему что-то вполголоса. Тео, попробовала она назвать по имени пускающего пузыри младенца. Теодор. Как абсурдно звучат имена новорожденных! В этих голубых глазах пока не было ни намека на личность. Надо ждать по крайней мере год, чтобы увидеть, что он за человек. Это слишком преждевременно — давать имена при рождении.
«Я должна быть рядом с Наоми, — решила Кейт. — Я должна помочь ей. Как бы она ни старалась, одной ей будет не справиться. Моему драгоценному мальчику нужна будет его бабуля».
— Кажется, это было год назад? — спросила она, глядя влажными глазами на маленький садик, на пыльные кусты. — Кажется, прошел ровно год с тех пор, как ты приехала ко мне, Наоми, да?
— Почти.
— С тех пор много воды утекло, — процитировала Элли, — как верно заметил кто-то очень умный. Наоми, а когда ты рожала, Алекс держал тебя за руку? Говорил тебе, как дышать, когда тужиться? Для них-то все просто, для мужиков.
— Не думаю, что для него это было очень просто, — ответила Наоми любяще, добродушно (Кейт не оборачиваясь чувствовала ее улыбку). — Я боялась, что он упадет в обморок и устроит сцену.
— Когда дело касается крови, они сами — большие дети, эти мужчины, — заметила Джеральдин. — Они такие слабые психически. Не могут вынести даже небольшой боли. Я помню, когда Дэвиду перерезали протоки, он так мандражировал, а там дел-то — всего несколько минут, пустяковая операция.
— Операция? — слабо переспросила Наоми.
— Ну, ты знаешь. Вазектомия.
— Дэвиду делали…
— Ну да. Четыре или пять лет назад. Я была против, я ему так и сказала: «Когда-нибудь ты захочешь осесть, захочешь завести нормальную семью». Но его было не переубедить. Он сказал, что у него уже был один незапланированный ребенок, один «щенок», как он выразился, и этого ему хватило с головой. О, боже мой, Кейт, прости меня. Я совсем не думаю, что говорю.
— Что? Извини, я прослушала — замечталась. — Кейт, возвращаясь от окна со своим дорогим Тео, с удивлением обнаружила, что Наоми плачет.