Мог, чтоб я с жизнью счеты прекратила? Гибель юная твоя сердце б девочке Разбила. Но за жизнь? Как зверь я буду драться! Хоть и немощны
Клыки. Падать, лезть, но подниматься, всем
Невзгодам вопреки!
Гай
– А если б сразу упредил, что отлучиться я хочу?
Тала
– Голос мой бы всех будил.
Я ни сколько не шучу! Не умея, без сноровки
По местам глухим шататься, это значит, что в уловки
Безрассудно попадаться! Зло ж на
Гадости не скряга.
Вдруг принял Гай сигнал от мага: «И не вздумай говорить ей о
Матери сейчас! Неизвестно, что творить будет в гневе ее глас?»
Гай
–Поступать нельзя так, детка. Донос-предателя то метка.
Тебя же будут опасаться, доверить тайну, побояться.
Тала
– Какие тайны скроют гномы?
Секрет из тряпок, из соломы? И никто ж
Не пристыдит! Коль суть бессовестных секретов
Гнев, да зависть, да алчный аппетит. Зачем мне тайны
Суеты? Зачем мне глупость их советов?
Ведь о другом мои мечты.
Гай
– Я знаю, что тебя тревожит,
Тоска по маме душу гложет. Надейся, милая,
На чудо. Фарт с повязкой на глазах, в лесах бродящий
Да в горах, бывает жизнь меняет круто.
И заплакав вышла Тала
В закуток свой за скалой. Не любовью
Удивляла слёзы лить перед толпой. А принц, своё
Же обещанье, какое дал в тоске душе, не сможет выполнить
Уже. И тяготило оправданье, что не его это вина,
Раз клятва матери дана.
XXIV
Гай, лёжа, думал в темноте:
«Какая паника в воде! Событий ждут они
Исхода. В кольцо мятежный остров взяли и нет покоя для
Народа, но и бояться уж устали. Как облетела быстро
Весть! Ведь каждый уж злодейство судит…»
«Спи, сынок, отец разбудит,
Не тревожься, я же здесь.» Узнав навязчивые мысли,
Царь ободрил лаской Гая. Самого ж тревоги грызли. Но их усердно
Отгоняя, он думал только об одном: «Когда же грот покинет
Гном?» Но наконец они поднялись. Для здоровья
Без потерь, как обычно поругались и
Закрылась вскоре дверь.
Листар
–Ну, давай, дружок, дерзай!
Но поднявшись с ложа Гай, сдвинув камень,
Побледнел.«А отравы-то не стало…» – тихо он сказать посмел,
Ожидая в себя жало, обвинять когда бы стал в настороженности карлов. Но Застыв, отец молчал, коль явилась искусать к нему свора диких страхов, и в Думы он ушёл опять. От надвигающихся бедствий, от фантазий своих бурно Рисовавших вид последствий, аж владыке стало дурно. И молвил он: «Займись Гаралом, ни на шаг не отходи. Быть внимательным
Прошу! Если что? То с полным правом силой зелье
Захвати. Я ж за Кретой прослежу.»
В грот вернулись гномы злые и к ним щенок ласкаться стал.
Но знать мешки были пустые, коль пнул ногой его Гарал.
И сели молча на скамейках, и яд копился в этих «змейках».
Листар
–Хуже нет, дела у нас, дань платить не стали люди.
Ох, предчувствую я час, когда сюда нагрянут судьи.
И только он проговорил,
Как рёв пространство огласил, и все кинулись
Из грота. О сколько ж гневного народа привезли большие лодки!
И сколько грубостей, угроз, надрывая свои глотки,
Люд на гномов произнёс!
В лодке ж мать была одна, не считая
С ней гребцов. Но став лоцманом челна, видя
Девочку в раздумье, двух здоровых молодцов непрерывно
Подгоняла. И звенел там в общем шуме крик тревожный её «Тала».
Великой радостью полна была душа её сегодня. Коль разлучница
Да сводня судьба была себе верна. Так за бедою чёрной в след,
Сменив свой гнев на милость, дарила матери просвет,
В котором счастье притаилось.
А Тала глядя на народ, не усомнившись
В том ни разу, узнала в нём свой древний род, как и мать
Признала сразу. И чуя отзвуки любви, (должно быть зов то был крови). Тянула ручки уже к ней, носясь по берегу, вопя: «О, забери
Меня скорей! Я здесь! Я здесь, твоя дитя!»
Но оборвался общий крик.
Пёс, когда б в один лишь миг за скалой,
Таясь от гнома, превратился точно в клона. И не могла
Понять жена, почему в момент тревог«муж», как юная луна, улыбаться
Еще мог? Но вдруг набросился «Гарал » и стал Крету щекотать.
И вдруг второй Гарал напал, а на него напала «мать».
На берегу бородачи, устроив потасовку, в песке
Барахтаясь, ругались и, хохоча,
Все отбивались.
Но проклял маг свою уловку
И корил себя за дело, за взятый облик, с бородой.
Когда б «Крета» прохрипела: «Слезь с меня, сынок я твой.» И духа
Верная слуга, заминкой пользуясь не зря, к воде сбежала
От царя, и зелье вынула рука.
И подняла флакон ужасный Крета
Гордо над собою. И хриплый голос её, властный