последовать за тобой, я написал тебе письмо. В нем было извинение за все, что я
натворил.
Ее лицо смягчается.
— Почему тогда ты не дал его мне?
— Потому что почувствовал, что лучше было бы лично попросить прощения. Я
ошибся?
Она покачала головой.
— Нет. Нет, тебе даже не стоило начинать извиняться.
Я держу письмо перед ней.
— Ты хотела бы прочитать его?
Она смотрит на бумагу в моей руке.
— Если это также возможность мельком заглянуть в твое сердце... Я с
удовольствием.
Я раскрыл ее ладонь и вложил туда письмо.
— Будь с ним осторожна.
Она аккуратно берет его, поворачивает к свету, включенному у нее над головой, и
читает его в тишине. Так правильно ощущается то, что она читает его, сидя рядом со мной
в самолете по дороге домой.
Мне не следует смотреть на ее лицо, но я ничего не могу с собой поделать. Так
интимно ощущается понимание того, что она впитывает правду прямо передо мной. На ее
глаза наворачиваются слезы, она держится одной рукой за сердце, но не плачет. Она
прочитывает письмо на одном дыхании. Закончив, она произносит только:
— Я люблю тебя.
Но этими простыми словами она говорит гораздо больше. Она говорит все, что мне
так нужно было услышать.
— Я люблю тебя, — отвечаю ей, и она кладет голову мне на плечо. Я целую ее в
макушку и отворачиваю от нас светильники.
Глава 13
Шесть месяцев спустя.
— Ты собираешься, наконец, сказать мне, куда мы едем? — интересуется Вера
рядом со мной.
Я смотрю на нее поверх своих солнцезащитных очков.
— Ух ты, посмотри какая командирша.
Она показывает мне язык.
— Я всегда командирша. Тебе это нравится.
Я пожимаю плечами.
— И это правда. Особенно в спальне.
Она закатывает глаза, но ее губ касается легкая улыбка. Мы оба знаем, что на этой
территории командую обычно я.
Сейчас конец апреля и Вера только что сдала свой последний экзамен на этой
неделе. Я подумал, что отличным способом отпраздновать это станет короткое
путешествие на выходных вместе с ней. В следующем месяце она собирается приступить
к работе в отеле на полставки в качестве сотрудника рецепции, это часть ее практики по
специальности гостиничный бизнес, устроенной университетом. А я буду занят
подготовкой своих игроков к следующему сезону футбольной лиги.
Последние шесть месяцев были нелегкими, но они того стоили. В этот раз все
протекало для Веры легче, и я признателен за это. Она догнала свой курс достаточно
быстро, и я был удивлен ее работой и ответственным отношением к учебе. Ее гулянки с
Клаудией свелись к минимуму и когда она была не со мной, то усердно уделяла внимание
как учебе, так и изучению испанского.
Ну а для меня работа тренером – это моя самая большая проблема. Хотя я считал, что многому научился у Диего и Уоррена перед их уходом, но это не подготовило меня к
тому, как изменится отношение команды. Одно дело, когда ты простой игрок, и другое, когда ты сам управляешь этими мужчинами. Когда мы проигрываем, я чувствую за это
свою вину и уверенность в том, что я близок к увольнению. Когда же выигрываем, мне
кажется, что мое наставничество не имеет к этому никакого отношения. В такие трудные
дни я задаюсь вопросом, подхожу ли для этой работы и может ли кто-то другой делать ее
лучше.
Но я боец. Я игнорирую критику и похвалы. Все, что я могу делать –
безукоризненно выполнять свою работу и стимулировать себя к совершенствованию. Мы
с Верой в очередной раз стали любимчиками папарацци, но по мере того, как проходят
месяцы, внимание больше смещается на меня и мою работу тренером, все меньше
фокусируясь на ней и наших отношениях. Прошло уже около шести недель с момента, когда наша последняя фотография была напечатана в таблоидах.
Это так же пошло на пользу и Изабель. После того, как ее семья распространяла
обо мне лживые слухи, я ожидал услышать от них больше, но они тоже свернули свою
деятельность. Не знаю, то ли Изабель наставила их на путь истинный, то ли они, наконец, поняли, что ничто не заставит меня держаться подальше от Веры. Возможно, помогло и
то, что Изабель начала встречаться с известным телеведущим. Она, несомненно, стала
более сговорчивой, когда дело доходит до моих свиданий с Хлоей Энн.
Чем больше Вера совершенствует свои испанский и приобретает уверенность в
результате своих занятий, тем крепче становится ее связь с Хлоей Энн. Они прекрасно
ладят и Вера начала ей рассказывать сказки на ночь, которые заставляют мое сердце
делать сальто.
Существует так много всего, чего я хочу. Я все еще хочу, чтобы Вера стала моей
женой и матерью моих детей. Я должен был быть уверен, что не давлю на нее и даже не
завожу разговор, боясь напугать ее. Но так продолжалось до тех пор, пока она не дала мне
то, что возродило во мне мужество попробовать снова.
Вернувшись в квартиру из Ванкувера, я обнаружил кучу пришедшей почты. Среди
нее было письмо Веры. Она отправила его за пару дней до моего приезда к ней.
Когда я нашел письмо, я спросил, могу ли я прочитать его, раз уж Вера читала мое.
Она ответила, что могу, но только если действительно в этом нуждаюсь. Я не был уверен
в том, что значили ее слова, так что положил письмо и не думал об этом после.
Затем, в один из особенно холодных мартовских вечеров, когда Вера была на
занятиях по испанскому, я почувствовал в своем сердце беспокойство, ощущение, будто
после всего она никогда на самом деле не будет моей. Вместо того, чтобы по привычке
достать свое письмо, я потянулся к ее письму.
Ее письмо было коротким, но в нем оказалось все, что мне было нужно. Она
рассказывала о том, что писала его в полночь, когда не могла уснуть, и чувствовала, будто
ее сердце прокалывают ножом. Она говорила о любви ко мне, что не может справиться с
разлукой, и сожалеет о том, что отвергла мое предложение. Она уверяла, что, оглядываясь
назад, знала, что я был искренним, и она не хотела бы быть подверженной охватившим ее
страху и тревоге за будущее, чтобы осознать, что ей следовало сказать «да».
Она хотела сказать «да». Да – браку, детям, всему.
Это письмо спасло меня той ночью и спасало каждой следующей. Ее красивые, простые, нежные слова проложили свой путь глубоко в мою душу и продолжают там
расцветать.
— Это выглядит знакомо, — произносит Вера, возвращая к себе мое внимание. Она
смотрит на придорожный знак, указывающий оставшееся расстояние до Саламанки. — Я
была здесь раньше.
Так и есть, но я не отвечаю.
Тем не менее, по прошествии еще одного часа она начинает ерзать на сидении, ее
глаза расширяются и загораются.
— О, Боже мой, — говорит она, — я знаю, куда ты меня везешь.
— Долго же ты соображала, — бросаю ей с улыбкой.
— Лучше поздно, чем никогда, — реагирует она. — Акантиладо! — Затем ее глаза
темнеют, а лицо мрачнеет. — Мы едем в Лас Палабрас?
Я киваю.
— Мы останавливаемся в том же отеле, в котором были во время программы, но
они не проводят здесь курсы в этом году. У нас не будет необходимости видеть ни одного
из придурков, позволивших тебе уйти, не волнуйся об этом. Здесь только я и ты.
— Два года спустя, — добавляет она. — Два года спустя.
Вскоре я уже направляю машину по холму к рецепции и коттеджам, и миллионы
воспоминаний ударяют мне прямо в лицо. Я вспоминаю нас, идущих от автобуса, нервные
взгляды, которые я продолжаю бросать в ее сторону, то, как она поначалу заставляла мое
тело чувствовать себя живым, какую опасность она собой представляла. Сейчас же я