Госпожа де Жанлис ликовала…
На следующий день Филиппу передали приказ короля немедля отправляться в ссылку.
Прочитав рескрипт, предписывающий ему убыть в Вилле-Котрэ, он ужасно разозлился и высказал в адрес королевы, которую ненавидел, много непристойностей. Потом стал пинать ногами буфет, громко распевая похабную песню, сочиненную про Марию Антуанетту неким поэтом, находившимся на его содержании. Вот три ее куплета (на мотив песни про Мальбрука)[29]:
Отведя таким образом душу, Филипп велел уложить чемоданы, уселся в карету и вместе с Марией-Аделаидой отправился к своему новому месту жительства.
Путешествие было ужасным. Трясясь на ухабах, дрожа от холодного ноябрьского ветра, задувавшего в карету, ссыльный герцог с грустью думал об оставленных им в Париже двух женщинах.
С тех пор как госпожа де Жанлис, занятая воспитанием вверенных ей детей герцога, могла лишь урывками удовлетворять его желание, Филипп Орлеанский завел двух ее заместительниц.
Поскольку только две женщины могли равноценно заменить в постели пылкую графиню, новыми избранницами герцога стали госпожа де Бюффон и англичанка госпожа Эллиотт.
Первая из них, урожденная Франсуаза-Маргарита Бувье де Серуа, называвшаяся Агнессой, вышла замуж за графа Луи де Бюффона, сына великого естествоиспытателя. Муженек ее был настолько глуп, что Ривероль назвал его «самой плохой главой из истории естествознания, написанной его отцом». Агнесса очень быстро покинула этого дурачка и стала доставлять удовольствия всем мужчинам, которые ее об этом вежливо просили.
Филипп Орлеанский приобрел для нее небольшой домик на улице Бле, куда стал ежедневно наведываться после обеда для того, чтобы отвлечься от политики.
Второй избраннице, Грейс-Долраймпл Эллиотт, было, как и Агнессе, двадцать лет. Белокурая, элегантная, остроумная, она обладала, помимо всего прочего, пламенным темпераментом, который очень подходил герцогу. Бывая в Монсо, она по нескольку раз в день скреблась в дверь комнаты герцога и просила его погасить пламя, полыхавшее у нее в потаенных частях тела. Филипп в ответ немедленно приглашал ее на канапе, радуясь случаю доказать этой прекрасной островитянке, что он отнюдь не был неприступен, как скала…
Но предпочтение он отдавал все же госпоже де Бюффон. Словно влюбленный школяр, герцог посылал ей любовные записки и осыпал ее подарками.
«Вы нежны и хрупки, как роза, — писал он ей. — В одном из ящиков стола, за которым я работаю, лежит прядь Ваших белокурых волос. Ваше очарование ни с чем не сравнимо…»
Очарование этой молодой женщины и в самом деле было столь велико, что оно захватило даже Марию-Аделаиду. Гордясь тем, что ее распутный муженек будет лежать в постели с такой изящной особой, герцогиня на коленях благодарила за это небо. Однажды она написала Филиппу такое вот любопытное письмо:
«Признаюсь Вам, что, узнав о Вашей связи с ней, я впала было в отчаяние. Зная Вашу неуемную фантазию, я испугалась и глубоко опечалилась, увидев, что Вы вступили в связь, которая может лишить меня Вашего доброго расположения. Поведение госпожи де Бюффон с того момента, когда Вы с ней сошлись, заставило меня, однако, усомниться в том, что мне о ней рассказывали. Я увидела, что она питает к Вам такую искреннюю привязанность и абсолютно не преследует никаких материальных интересов; кроме того, она так хорошо относится ко мне. И поэтому я не могу не интересоваться ею. Невозможно, чтобы тот, кто Вас по-настоящему любит, не имел прав на мое расположение. А посему она это право действительно имеет…»
Какая восхитительная жена!
В Вилле-Котре Филипп настолько скучал по госпоже де Бюффон, что вскоре направил к ней барона де Безенвиля.
— Скажите ей, чтобы она каким угодно путем прибыла сюда!
Спустя несколько дней, несмотря на категорический запрет короля поддерживать какие-либо сношения со ссыльным, Агнесса выехала из Парижа и, укрываясь от снегопада, отправилась в Нантей, где Филипп назначил ей свидание. Любовники были так рады тому, что снова видят друг друга, что, не стесняясь присутствия сопровождавших их лиц, «стали ласкать друг друга жадными руками». После чего они устремились в одну из комнат и бросились на большую кровать. Полученное ими при этом удовольствие было, видно, очень большим. Настолько большим, что, как рассказывал позднее один из слуг, «до самой ночи в доме раздавались сладострастные стоны»…
29
Песня про Мальбрука была известна начиная с 1781 г. Ко двору она попала через кормилицу, госпожу Пуатрин. Куплеты, которые мы здесь приводим, являются самыми безобидными из тех, что распевались в Париже в 1787 г. Как и большинство памфлетов, направленных против несчастной королевы, эти куплеты были сочинены в Пале-Рояле.
30
Это лживое обвинение не было основано ни на каком конкретном факте. По нашему мнению, Мария Антуанетта лесбиянкой не была
31
Эта игра слов часто использовалась противниками королевы. Некоторые художники-карикатуристы часто изображали Марию Антуанетту похожей на самку страуса… (Autrich — Австрия, autruche — страус. —