— Ох…
— И я… Я поверить не могу, — защипало глаза. Я сморгнула, но по щекам потекли слезы. — Что, после того как я приняла, что он… что мы… Я ведь так боюсь… Боялась…
— Чего, Нюта?
И я рассказала ей обо всем. Шепотом, со всхлипами — про Женю, про лечение, про ЭКО, про его семью и Инну, про Нату и про измены, про чужие слова и "ярмо". Мама, задумчиво щурясь, смотрела на меня и кивала, ничего не говоря, только слушая.
— Зачем он так сделал? Почему? Я же… У нас же все было хорошо. Он сам говорил, что мы готовы… А потом… Зачем?
— А почему ты сама у него это не спросила? — подала мама голос, и я растерянно уставилась на нее.
— Что не спросила?
— Почему он тебе изменил. Или… — мама глотнула вина, выдержав паузу. — Почему так сказал? Ты же убежала, как черт от ладана. Не похоже на тебя.
— Не понимаю, к чему ты клонишь. Мне было плохо. Я не знала, что делать.
— Ой ли, — мама вскинула брови. — Ни концерта, ни угроз. Взяла и удрала. Легко и просто, как будто этого и хотела.
Я нахмурилась. Слезы высохли.
Вот и слова поддержки. Поэтому мы с матерью почти никогда не говорили по душам. Она не умела сочувствовать.
— Я что, должна была выпытывать у него, что его во мне не устроило? Серьезно?
— Поговорить ты с ним должна была точно. И должна до сих пор. Сама же знаешь, что это не бесповоротно, — мама, глядя на меня, снова прищурилась. — Подними-ка голову и не прячь глаза, Нюта. Скажи мне, девочка моя, ведь тебе слова этой стервы тоже запали в душу? Глубоко запали, едко, как проклятье. И ты испугалась. Испугалась, что так и будет. А он дал тебе повод. Хотела же убежать, признайся?
— Я… не знаю…
— Взять, все бросить и убежать. Как улитка спрятаться, — мать горько улыбнулась. — Не смотри так обиженно. Я не зла тебе желаю, а силы. И здравого смысла. Не знаю, правду он тебе сказал об измене или нет, но, если ты готова к тем испытаниям, что вас ждут, узнай это. Не беги. Подумай спокойно, головой, как всегда делала. Сможешь ли, справишься ли…
Мы помолчали. Я глотнула вина и всхлипнула.
— После его слов что-то разбилось, да? — мама накрыла мою ладонь своей. — Меньше любовь стала?
— Не знаю. Это было слишком неожиданно.
— Раз не знаешь, поговори с ним. Он, хоть и старше тебя, но, как я думаю, тоже запутался. С такой-то семьей. День-другой — езжай обратно. Мы тебе во всем поможем, но решать за тебя никто не будет.
Рыдания подступили к самому горлу, и я спросила сдавленно:
— А, может, так лучше? Если мы расстанемся? Что, если… Если у нас никогда не будет детей? Если не получится…
Мама недовольно посмотрела на меня.
— А если завтра ядерная война?
— Мама!
— А ты будущее "еслями" не мерь. Неврастиничкой станешь. Хотя, по-моему, уже…
— Ну спасибо…
— Допивай свое вино, и иди спать. Утро вечера мудренее, — она отвернулась к окну и закусила губу, о чем-то раздумывая. Я ждала, напряженно наблюдая за ней.
— Одно запомни, — со вздохом произнесла она и обернулась. — Тебе нужно с ним поговорить. И только потом решить для себя — да или нет, никого не мучая.
— Ты думаешь, он мне соврал?
Почему-то вспомнилась бумажка с красным крестом под его пальцами.
— Думаю, — мать кивнула.
Я поднялась и поцеловала ее в щеку.
— Спасибо, мам. Спокойной ночи.
— Спокойной, — мама снова отвернулась к окну, а я, ещё раз проверив мобильный на наличие сообщений, поплелась в свою комнату.
Может, я и хотела сбежать, но он позволил. Он оттолкнул меня и не захотел догнать.
Почему?
И уже в полусонной дреме поднялись из памяти его же слова: "Иногда, когда ты кого-то сильно любишь, ты пытаешься защитить его всеми возможными способами. Даже причиняя ему боль. Потому что эту боль он выдержит, а ту, от которой его пытаются защитить — нет".
— Господи, Шершнев, — прошептала я, проваливаясь в сон. — Ты переиграл в босса…
В жизни Алексея иногда бывали такие дни, когда он ощущал себя всесильным. Жизненные неудачи тогда отходили в тень, обиды забывались, и он был готов рваться к цели и побеждать. Сегодняшний день начался именно с такого ощущения. Алексей пребывал в очень хорошем расположении духа, хотя повода вроде бы и не имелось, разве что только выпал первый снег. Красивый, чистый, крепкий, с хрустом под ногами и буксующей зимней резиной. Но большая машина Алексея ничего не боялась, как и он сам.
На работе он, по случаю отличного настроения, решил побыть "хорошим полицейским" и, всем без исключения пожелав доброго утра, направился прямиком в кабинет Шершнева — очень Алексея беспокоил вопрос с премией. Детям нужны были подарки к Новому году, и искать всякую ерунду, типа штаба щенячьего патруля и Леди Баг в водной трансформации (это вообще что?) следовало заранее.