— Ну, понимаешь, сынок, Грейс живет здесь... с нами.
Моя спина выпрямляется, и я оглядываюсь. Я вижу ее фотографии на стене и удивляюсь, почему сразу не понял.
Я тихо спрашиваю:
— Она здесь?
Фейт выглядит несколько смущенной, прежде чем сказать:
— Дорогой, я подумала, что именно поэтому ты здесь. Она ходила к тебе сегодня.
Я хмурюсь.
«Почему, черт возьми, она ходила ко мне? Она же знает, что я не хочу ее видеть».
Когда я открываю рот, чтобы спросить, входная дверь распахивается и из коридора знакомый голос, подразнивая, кричит:
— Это я. Не стреляй, Джефф!
Она с улыбкой входит в кухню и говорит:
— Почему такие мрачные, приятели?
Затем замечает меня.
Ее тело напрягается, руки взлетают ко рту, ее сумка падает на пол, отчего содержимое вываливается повсюду. Я какое-то время молчу, чтобы взглянуть на нее.
Она похожа на мою прежнюю маму. Счастливая, с яркими глазами. Мне кажется, она стала счастливее с тех пор, как мой отец умер.
Я встаю медленно и, зная, что сделаю ей больно этим, произношу приветствие:
— Грейс.
Прямой удар.
Она закрывает глаза с болезненным выражением лица. Я вдруг удивляюсь, почему я чувствую себя куском дерьма.
Фейт прочищает горло и говорит:
— Пойдем, Джефф. Мы дадим вам немного времени наедине.
Они оба встают. Фейт быстро подбирает содержимое сумки мамы, помещая ее на стойку. Они оба уходят, оставляя меня и мою мать наедине впервые за двадцать лет.
Придя к пониманию, что ее сын стоит на расстоянии всего лишь нескольких полметра от нее, ее лицо смягчается, и на нем появляется маленькая улыбка.
Она выглядит очень красиво. Я скучал по этому.
Она говорит мне:
— Я только что ходила к тебе, но тебя не было. — Она качает головой, улыбается и лепечет: — Ну, конечно, тебя не было. Ты здесь! Это чертовски странно. И я знаю, что ты не хочешь это слышать, но я твоя мама, и я все равно скажу тебе это... Ты стал красивым мужчиной, малыш.
Я не могу перестать пялиться на нее.
Она другая женщина, не та, которую я знал двадцать лет назад. Женщина, которую я ненавидел
«Кто эта женщина?»
Она сцепляет ладони вместе, проходит к холодильнику и говорит через плечо:
— Я пропустила обед, поэтому у нас есть варианты: индейка на ржаном хлебе или ... — она присматривается поближе, прежде чем кивает, — индейка на ржаном хлебе.
Я все еще не сказал ни слова, но она делает наши бутерброды и говорит о всякой ерунде. Она хихикает:
— Итак, как я уже сказала, сегодня пошла к тебе, и тебя там не было, — она поворачивается, чтобы посмотреть на меня и говорит. — Эши, там не очень хорошее соседство, малыш. Ты уверен, что там безопасно?
Ошеломленный, я могу только кивать.
Такое чувство, что мне снова десять.
Она сначала кладет сыр на хлеб, затем майонез, а затем индейку, и отрезает корки, как я ее просил в детстве. Она произносит:
— Наверное, я должна спросить, что привело тебя сюда сегодня, но мы можем поговорить об этом за ужином.
Она приносит мне сэндвич на тарелке вместе со стаканом сладкого чая, затем приносит себе и садится. Откусывает от своего и внимательно наблюдает за мной. Внезапно чувствуя себя неловко, я откусываю, и ее лицо вспыхивает в красивой улыбке.
Не в состоянии больше сражаться с самим собой, я тихо говорю:
— Ты не можешь притворяться, что ничего не случилось, мама.
Ее лицо немного мрачнеет, но не от грусти, а от чего-то серьезного. Она говорит мне:
— Ашер, я провела двадцать лет с этим человеком, опасаясь за свою жизнь и за тебя. Тогда я была другим человеком. Ты знал, что твой отец угрожал мне? Он сказал мне, если я пойду в полицию, то он убьет тебя. — Ее лицо мрачнеет еще больше, когда она шепчет: — И я не сомневалась, что он это сделает, малыш. — Прочищая горло, она говорит немного громче: — Я говорила себе, что если ты избит, но жив, то я выиграла. Я знаю, что не поддерживала тебя, Эш. Хотела бы я вернуться и сделать то, на что у тебя хватило сил. Если бы я могла, я был бы той, кто смог бы это прекратить. Но после того как ты ушел, я почувствовала, что получаю только то, что заслужила, поэтому не боролась с ним.
Я сую половину сэндвича в рот, чтобы ничего не говорить еще немного времени.
«Черт возьми, дойди до сути».
После того как сглатываю, говорю:
— Я хочу бабушкино кольцо.
Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами, прежде чем встать и уйти. Минутой позже возвращается с голубой бархатной коробочкой с кольцом. Она кладет ее на стол передо мной и говорит:
— Ашер, оно было твоим с того дня, как ты родился, малыш. Вот почему я звонила. Я пришла, чтобы принести его для тебя сегодня. Это и кое-что еще. Что-то, что я уверена, что ты не захочешь, но я должна отдать тебе.
Я не спрашиваю ее, что она хочет дать мне, поэтому она принимает это, как разрешение на продолжение. Она говорит:
— Когда Роберт... Когда он умер, я не понимала, насколько большая у него страховая выплата. После его смерти, что признали самообороной, я получила деньги в наследство и поместила на банковский счет. Ты все еще был несовершеннолетним, Ашер, поэтому я положила их под твоим именем. Деньги находились там почти двадцать лет, и я больше не хочу бремени. Я больше не могу иметь к ним отношения. Теперь ты взрослый, и я не могу получить к ним доступ, поэтому тебе нужно принять решение о том, что ты хочешь с ним делать, малыш.
Я хмурюсь.
Не могу поверить в это дерьмо.
Я усмехаюсь:
— Ты серьезно, черт возьми, выливаешь все это на меня? Серьезно, ма? Я не верю в это дерьмо.
Она заметно сглатывает, прежде чем сказать напряженно:
— Подумай, что эти деньги могут сделать для тебя. Эти деньги всегда были твоими, хочешь ли ты этого или нет. Если ты их не хочешь, отдай. Подумай о том, что может сделать благотворительная организация по борьбе с насилием в семье с этими деньгами, малыш. Есть люди, которые нуждаются в помощи... точно такой же, в которой мы нуждались и которую никогда не получали.
Я могу ненавидеть ее всю оставшуюся жизнь и обвинять ее в том, что произошло, но я знаю, каким был мой отец. Если он сказал, что убьет меня, я бы не стал в этом сомневаться.
Она кладет лист с деталями счета передо мной трясущимися руками, и я замираю... Я смотрю и смотрю, и смотрю, прежде чем хихикнуть. Мой смешок превращается в смех, и я вижу, что мама усмехается. Я смотрю на нее и спрашиваю:
— Это все по-настоящему, ма?
Семизначное число передо мной, и все, что я могу сделать, это смеяться. У меня не было ничего, когда я рос. Вы бы подумали, что я буду благодарен за это сейчас, но это не так. Я ненавижу эти деньги больше, чем ненавижу своего отца. Как будто я получаю компенсацию за годы пыток, которые я пережил.
Никакие деньги не смогут это исправить.
Я говорю маме:
— Вот, что я получаю? Я простой парень, мама. У меня даже нет телевизора. Я живу своими средствами. Мне это не нужно.
Ее глаза блестят, и она спрашивает:
— А как насчет твоей рыжеволосой красавицы? Может ли она их использовать?
Моя голова дергается, и мама печально улыбается.
— Встретилась с твоей девушкой сегодня. Она разорвала меня в клочья. Сказала, что я не имею права видеть тебя, и чтобы я никогда не возвращалась туда. — Мама смотрит на меня и, наконец, говорит: — Никогда.
Не могу сдержать улыбку.
Нат надрала задницу моей матери... Я бы заплатил, чтобы увидеть это зрелище. Я могу только представить, что она сказала.
Мама хихикает и тихо говорит:
— Она действительно любит тебя, Эш. Я так счастлива, что ты нашел кого-то, кто пойдет на все, чтобы защищать тебя. Потому что она сделает это. Она маленький огненный шар, та самая. Она мне нравится.
Маленький огненный шар.
Так и есть.
Может, мама права. Возможно, эти деньги могут как-то помочь Нат. Мне нужно еще немного подумать, прежде чем принимать окончательное решение.