Это самая крутая гребаная комната, в которой я когда-либо был.
В ней есть бильярдный стол, дартс, стол для покера, огромный телевизор с плоским экраном, очень удобный диван, библиотека вдоль задней стены и бар в дальнем углу. Идя с широко раскрытыми глазами, я чувствую удар по затылку. Тянусь и касаюсь... свисающей свиной ноги?
«Какого хрена?»
Отец Нат видит, что я держу ногу, и на моем лице, вероятно, выражение «какого хрена», и говорит с сильным акцентом:
— Это есть прошутто. Очень хорошая. Соленая ветчина. Мы делаем каждый год. Это есть традиция.
Он указывает на бар и, удовлетворенный тем, что он не собирается меня убивать... пока... я иду к нему. Мои глаза расширяются еще раз, когда он вытаскивает два стакана и старую бутылку чего-то прозрачного. Он наливает нам обоим и говорит:
— Моя Наталья. Она умная. Если она приведет домой мальчика, я знаю, что она его любит.
Я подавляю стремление выпятить грудь и похлопать по ней, как Тарзан, выполняя вызов джунглей. Он продолжает:
— Итак, я должен спросить. Нина рассказывала мне о другом мальчике, о том, кто ее ударил. Она говорит, что хороший человек помогает Нат. Этот человек — ты?
Мой желудок сжимается. Я понятия не имел, что ее сестры расскажут об этом родителям.
Кивая, признаюсь:
— Да, сэр. Я помогал ей.
Тоже кивнув, он выдерживает мгновение тишины, прежде чем медленно произносит:
— Ты заставляешь его платить?
Глядя ему прямо в глаза, я говорю искренне:
— Способом, который он никогда не забудет, сэр. Никогда.
Он снова кивает, и я знаю, что он меня понимает. Играя со своим стаканом, он тихо спрашивает:
— Думаешь, ты достоин?
Я выдыхаю и говорю ему:
— Я... я действительно не знаю. Надеюсь, потому что я люблю ее. Настолько, что я бы сделал для нее все. Я буду защищать ее до того дня, пока я не умру, если она позволит мне. Она делает меня лучше.
Удовлетворенный моим ответом, он поднимает свой бокал и мой. Я тянусь за ним так быстро, что чуть не опрокидываю его. Поднимая его высоко, он говорит: «živeli!», и это звучит как жив-йэлл-и.
Не зная, что это значит, и серьезно не заботясь, я чокаюсь с ним и говорю:
— živeli!
Он улыбается в первый раз и опустошает свой стакан, как будто это вода. Я нюхаю напиток. Запах ударят в нос, как моча лошади. Не теряя ни минуты на размышления об этом, я глотаю. И жидкость тут же обжигает мой рот и горло.
«Моча лошади? Больше похоже на растворитель!»
Будучи человеком, который хочет произвести впечатление, я пытаюсь подавить кашель, пока мое лицо не становится синим. Отец Нат смеется, когда видит мое лицо:
— Кашляй, или ты умрешь!
Принимая его совет, я киваю, потом кашляю. И кашляю. И кашляю так сильно, что я почти давлюсь.
Как только я беру кашель под контроль, я смотрю на мужчину и хриплю:
— Чертовски крепкий напиток.
Он улыбается так широко, выглядя почти гордым, и говорит:
— Самодельный. Помогает от всего. Кашель, ожог, порезы... от всего.
Обнимая меня за плечо, он идет к ступенькам и говорит:
— Можешь звать меня Борисом.
Думаю, я только что заполучил на свою сторону отца Нат.
***
Когда из подвала выходят Эш и папа, я выдыхаю, даже не осознавая, что задержала дыхание. Папа обнимает Эша, улыбается и говорит нам, девочкам:
— Я дал ему напиток.
Ракия.
Всегда все сводится к Ракии.
Ракия — это домашний алкоголь, который делают большинство хорватских семей. Для любой хорватской семьи разделить с кем-то ракию является знаком дружбы, что радует меня. Мой отец поделился своим лучшим запасом с Эшем, потому что признал тот факт, что я привела парня домой.
«Теперь тебе просто нужно объявить, что вы поженились».
Спасибо за напоминание, мозг.
Теперь, когда все в комнате, я встаю, прочищаю горло и становлюсь рядом с Эшем. Затем говорю всем:
— Извините, ребята. Хотела бы я остаться, но сегодня вечером мы возвращаемся домой.
Папа хмурится и спрашивает:
— Зачем? Оставайтесь и поедете завтра.
Мама кивает.
— Да, у нас достаточно комнат.
Качая головой, я говорю:
— Мы не планировали приезжать надолго. Оба должны вернуться на работу, но мы здесь, потому что у нас есть новости. — Я смотрю на Эша и беру его за руку. Он улыбается мне, и я вдруг чувствую себя легче. Оглядываясь на мою семью, я объявляю: — Ашер и я вчера поженились.
Огромная улыбка растягивается на моем лице, и я смотрю, как все погружаются в ошеломленное молчание.
Минута проходит, и никто не шелохнулся и ничего не сказал. Я сжимаю руку Эша, мысленно крича: «Помоги», когда, наконец, моя мама идет вперед, чтобы встать перед Эшем. Она тихо говорит с небольшой улыбкой: