— Они его не послушали я так понимаю.
— Верно. Они, будучи в нетрезвом состоянии в клубе пытались девочку изнасиловать. Слава Богу не получилось. Как раз Олег Леньков и еще один парень из их группы вступились. Заявление в полицию девчонка писать не стала. А вот брат мой всё Петровичу и тогдашней директрисе рассказал. Ребят выперли перед большими какими-то соревнованиями всероссийскими. Артём рвал и метал. Они тогда даже подрались. Дима Артёму нос сломал. Так, что мотив есть, а если ещё и умножить на злопамятность и вспыльчивость Юсурина…
— А, Арсенков Савелий? Мог, как считаешь?
— Не знаю. Не уверена. Он по Диминым рассказам, и на сколько я знала его сама, всегда был ведомым и легко поддавался чужому влиянию. Особенно влиянию Артёма. Проверить можно, конечно.
Я откидываюсь назад и закрываю лицо руками. Каким же я слепым иногда бываю. Дина за одну ночь додумалась проверить старых знакомых. А я… Я, наверное, действительно не поверил его словам тогда. Поэтому так и легко отказал ему в помощи и принял сторону Петровича. Если бы я получше подумал головой…
— Денис ты есть хочешь? Я макароны могу отварить. Сыр и колбаса есть. Салат сейчас порежу. Поедим?
Смотрю на Дину. Я действительно с утра не ел. А уже шестой час.
— Да, конечно. Мы сегодня достаточно поработали. Пора отдыхать. Чем тебе помочь?
— Да в принципе ничем. Я сама справлюсь. Отдыхай.
Дина переходит в зону кухни, а я включаю телевизор. Краем глаза наблюдаю, как она моет овощи, нарезает салат, режет сыр. Зачем мне телек, когда есть такое прекрасное зрелище? Смотрел бы и смотрел. Такая нежная, грациозная.
— Дин, а ты танцами не занималась?
— Нет, — улыбается она, — а что?
— Двигаешься красиво. Подумал может ты в танцевальный кружок ходила.
— Если честно, мама меня записывала. Я отходила два месяца и бросила. Не понравилось. Так что это не считается.
Она стряхивает овощи в салатник, покрывает нарезку и идёт ко мне. Садится не рядом на диван, а в соседнее кресло. Дистанцируется? Жаль.
— А ты? Чем в детстве занимался? — спрашивает она, слегка наклоняя голову на бок.
— Эээ, в подростковом возрасте в основном пил, курил и матерился. Еще дрался. Много. А когда мелкий был… Не помню честно. Уроки учить пытался. Смотрел, как отчим пьёт и бьет мать, — поджимаю губы. Не очень приятно вспоминать прошлое, но мне хочется быть с ней откровенным. С этой девушкой по-другому нельзя, — у меня было не самое лучшее детство Дина.
— Оу, я… ты никогда не упоминал раньше о своих родителях. Вы сейчас общаетесь? Прости если задаю неуместный вопрос, просто я совсем ничего о тебе не знаю. Ты можешь, конечно, не отвечать если не хочешь.
— Нет мы не общаемся. Отчима посадили, когда мне было двенадцать лет. С тех пор о нём я больше ничего не слышал. С матерью не общаюсь с шестнадцати лет. Как поступил в шарагу, так больше мы нормально не общались и по нормальному не виделись. И да, Дина, ты можешь спрашивать меня, о чем хочешь, я отвечу на любой твой вопрос.
— Ты со всем о ней ничего не знаешь? Ты не пытался увидеться или просто позвонить? Просто она же твоя мама и …
— Она была матерью мне чисто номинально. Я всегда был предоставлен сам себе. Нет она меня кормила, одевала, иногда помогала с уроками. Но она всегда ставила своего мужчину превыше меня. Мой отчим был человеком с тяжелым характером. Он мог разозлиться из-за любого пустяка: оторванная пуговица на школьной рубашке, недосолённый или пересолёный суп, неправильно поставленные у входной двери тапочки, что угодно. Любая мелочь вызывала у него гнев. В порыве гнева он кричал, кидал вещи, мог ударить. С годами эти приступы становились всё жестче и чаще и стали усугубляться алкоголем. Все приступы ярости были ничто, в сравнении с тем, что он делал, когда был пьяным. Я до сих пор помню, как задерживал дыхание, когда слышал, как он открывает входную дверь, за пару звуков понимая трезвый он и можно спокойно выйти его встречать. Или он пьян. Но всё равно придется к нему выйти на встречу, иначе будет хуже. Каждый раз он избивал мать. Говорил, что она блядь, что он научит её вести себя как положено и уважать своего мужа. И знаешь, я всегда заступался за неё, как бы мне самому не было страшно. Я не мог ничего сделать. Он был больше и сильнее меня. Но я знал, что, если вмешаюсь, он отвлечется на меня и мать успеет запереться в ванной. Это не раз спасало ей жизнь. Но она ни разу не заступилась за меня. Даже когда он был трезвым. Она его боялась, но не уходила от него. Мучая и себя и меня. Когда мне было двенадцать лет, к отчиму пришла белка.