— Почему ты отправил ее в сумасшедший дом?
— О, Йен, — тихо сказал Томас. — Ты бы видел ее! По ночам она постоянно бродила по дому. Под наплывом эмоций Ева начинала кричать. Это были внезапные, страшные приступы. Она вопила, что кто-то другой убил Адама.
Йен с трудом мог представить себе такое. Маленький мальчик погиб, причем на глазах у матери!
— Зачем она говорила такое?
— Ее мучило чувство вины, — пожал плечами Томас. — Ева осознавала, что если бы она послушалась нас, мальчик остался бы в живых, и не смогла вынести это. После нескольких крайне неприятных инцидентов я отказался нести ответственность за жизнь Евы. Понял, что эта задача мне не под силу.
— Что это значит? — спросил Йен.
— Один раз садовники увидели, как Ева вошла в озеро и идет на глубину. Ты ведь знаешь, что она не умеет плавать.
— Ева пыталась покончить с собой…
— Тише. О таком не говорят вслух.
Томас подошел ближе к Йену и продолжил:
— Большинство слуг ничего об этом не знают. Я хорошо заплатил садовникам и отправил их из поместья. — Хозяин дома поморщился. — Наверное, ты считаешь, что я поступил плохо. Но мне не хотелось в будущем найти Еву, висящую на люстре в холле или лежащую у края лестницы. Там, где она сейчас, ее жизни ничто не угрожает.
Йен перевел взгляд на толстый индийский ковер. У него было два лучших друга — Гамильтон и Ева, и вышло так, что он предал их обоих. Виски пронзила боль, и Йен на мгновение закрыл глаза, а когда открыл их, подошел вплотную к Томасу. Глядя на него сверху вниз, заявил:
— Я хочу увидеть ее.
— Это невозможно.
Йен схватил Томаса за плечи. Его тело так напряглось, что казалось, будто мышцы сейчас не выдержат и разорвутся.
— Ты скажешь мне, где Ева. — Йен так сильно встряхнул Томаса, что у того голова откинулась назад. — И скажешь прямо сейчас.
Глава 2
Комната кружилась перед глазами, покачиваясь то вверх, то вниз. Все вокруг было коричневым. Коричневая кожа, коричневый потолок, стены и пол. И одежда тоже. Ева помнила, что один раз ее волосы тоже были такого цвета. Хотя немного не такого. Ее волосы стали черными. Может, такими они остались навсегда. Она не видела их уже год.
Ева сглотнула. Ее рот был суше, чем те бескрайние пустыни, о которых ей когда-то писал Гамильтон. Она привыкла к этому ужасному, горькому привкусу, предвещавшему скорое забвение. Ева была рада предаться ему: оно вырвало из памяти маленькое тело, лежащее без движения в грязи.
Кровать кусала и грызла Еву. Так было всегда. По ней бегали маленькие противные твари. Даже когда она выпадала из реальности, то все равно ощущала мерзкую щекотку от тысяч крохотных лапок.
Ева изучила эту комнату вдоль и поперек и могла передвигаться по ней даже в кромешной темноте. В ней не было окон, лишь одни голые стены.
Было тихо, и Ева слышала дыхание Мэри. Оно не походило на мирное сопение спящего человека. Мэри дышала тяжело, рывками. Так делали все здешние узницы, включая саму Еву. Кровать под Мэри скрипнула. Девушка повернулась к ней и позвала:
— Ева?
— Да?
— Расскажи о море.
— Ты же его видела, — пробормотала Ева, ожидая, когда лекарство окунет ее в глубины другого моря. Того, чьи волны умеют стирать память.
— Пожалуйста. Я хочу послушать.
Ева перевела дыхание и сказала:
— Хорошо. — Она, устремляя взгляд в темноту, заставляла работать свой затуманенный разум. — Когда идешь к морю, то первое, что ты замечаешь — это его запах. В воздухе пахнет солью, и кожу ласкает ветер, чистый и свежий.
— Не как здесь, — прервала ее Мэри.
— Да. Не как здесь.
Они разговаривали о море по крайней мере дважды в неделю, и почти всегда в одних и тех же выражениях. Этот ритуал дарил им спокойствие. Когда-то море было самым любимым местом Евы на земле.
— Потом ты слышишь его, — продолжила она. — До берега еще далеко, но ты уже слышишь, как волны с ревом вздымаются вверх и обрушиваются на берег. И скоро ты становишься частью его дикого дыхания.
Мэри с удовлетворением вздохнула.
— Мы ведь поедем в Брайтон, да? И будем ходить по набережной?
Ева кивнула в темноте.
— Да, и мы купим мороженое и станем есть столько, сколько захотим, — сказала она. — А ненужное выбросим.
— Потому что мы это можем.
— Точно.
Но этого никогда не случится. Никто из них не выйдет отсюда.
За дверью послышались чьи-то шаги. Они становились все громче. Кто-то шел к ним. Один человек. В тяжелых сапогах. Слова замерли у Евы на губах. Было очень важно знать, какие звуки издавала обувь. Так можно было сразу понять, кто именно шел по коридору.