Наступил торжественный час народной еды, когда каждый теке мог свободно присесть к любому из котлов. Аулиэ Джалута, говорят, много ел, но и он бы не осилил эти горы баранины с рисом. Пир шел долго, степенно, безмолвно.
По окончании еды заиграла музыка. Образовались кружки сказочников, и появился всемирный петрушка, выкрикивавший из-за бязевой занавески остроты суннитов над шиитами. Впрочем, наибольшее удовольствие доставляли козлики, умело становившиеся всеми четырьмя копытами на вершину тонкого столбика.
Спустившаяся ночь бессильно звала народ к отдыху. При ее дымке ликующее настроение еще более возросло, и только одни новорожденные, которым ничего не нужно, кроме материнского молока, не предавались неудержимому веселью. Много помогала празднику и потянувшая с севера прохлада. К тому же мириады звезд так весело замигали на небе, точно и там разделяли отраду теке.
О’Донован, рисовальщик по профессии, с лихорадочной поспешностью набрасывал эскизы степной феерии и до того увлекся необыкновенными световыми эффектами, что не чувствовал даже своей обычной жажды.
Не желая смешиваться с народом, Якуб-бай бродил все это время по лагерю, не особенно отдаляясь от ставки сардара. Наконец последний пригласил его к себе освежиться чашкой айрана.
– Доволен ли джанарал нашим угощением? – спросил заботливый хозяин праздника.
– Инглези не умеют ценить хорошие кушанья, – отвечал Якуб-бай. – У них только одна королева любит вкусную баранину.
– Неужели ему не нравятся и наши молодые ягнята?
– Не обращайте, сардар, внимания на его аппетит и преклоните ваше ухо к следующему известию: джанарал пишет письмо королеве.
– Можно ли узнать о чем?
– Он пишет по моему совету, а я знаю, что нужно текинскому народу. Кроме того, я знаю, что нужно и королеве инглези. В ее дворце есть невольницы из всех стран, но нет из Курдистана, и вот я посоветовал джанаралу – да простит мне Аллах эту ложь! – написать, что теке посылает ей в подарок первую красавицу из Нухура. Она будет очень рада, хотя потом придется сказать, что рабыня… бежала или умерла.
– О, просветление моих очей! – воскликнул сардар. – Снимаю ложь с твоей души и дарю королеве инглези Аишу. Мумын беден, ему пригодятся более, чем рабыня, верблюд и два-три десятка баранов.
– Можно ли сказать это джанаралу?
– Беги и говори ему!
– Но с этой минуты нужно, чтобы Мумын и никто из джигитов не смели глядеть на Аишу. До отправки же к королеве ей нужно дать особую кибитку и старуху, которая спала бы у ее порога.
Сардар обещал распорядиться как следует, и Якуб-бай отправился с докладом к О’Доновану.
– Сейчас на вопрос сардара, что ты делаешь, я отвечал, что ты пишешь письмо королеве.
– Я пишу письмо королеве? – изумился О’Донован. – Якуб-бай, ты лгун!
– И просишь королеву, чтобы она поторопилась с присылкой пушек и пороха. Без этой помощи, пусть она знает, текинцы расступятся направо и налево и пропустят русского сардара в Индию. Теперь нужно непременно отправить какое-нибудь письмо отсюда.
– У меня готовы письма, разумеется, не к королеве, но как их отправить? И в Красноводске, и в Чекишляре непременно спросят, кто посылает письма в Англию из Теке.
– Есть такой один человек, который для тебя все сделает. Ему открыта дорога в Персию, как в свою кибитку, а оттуда открыта дорога во все концы мира. В Иране кто не знает Якуб-бая?
Обрадовавшись возможности отослать письма и рисунки, О’Донован срочно изготовил посылку с надписью «Мистеру Холлидею».
– Нужно показать сардару, – посоветовал Якуб-бай. – Он так обрадуется этому делу, как малое дитя. Можно сказать, что здесь письма не только к королеве, но и ко всем ее министрам.
– Ну скажи, черт с тобой, – согласился О’Донован, – все равно, что бы я ни сказал, ты солжешь по-своему.
При виде толстого пакета сардар действительно обрадовался ему, как малое дитя. Из почтение к имени королевы он прикоснулся лбом к адресу, а из желание успеха – подержал конверт у сердца.
– Тебя сардар очень благодарил, – доложил Якуб-бай, возвратившись с аудиенции, – а мне он подарил Аишу.
– Почему он подарил тебе Аишу, а не мне? – не без досады спросил О’Донован.
– Разве у англичан есть рабыни?
– Что же ты будешь с нею делать?
– Я поставлю ее между сердцем и карманом, и кто из них перетянет, к тому она и пойдет.
Следующий день народного праздника был посвящен состязанию в серого волка. Обыкновенная скачка, хотя бы и на лучших в мире аргамаках, бледна и ничтожна перед кок-бури. Сама по себе несложная задача игры разрешается обычно многими падениями с разгоряченных коней и нередко смертельными ушибами. По знаку распорядителя все участники в ней должны помчаться к условленному месту и, схватив там козла, представить его живым или мертвым господину праздника. В этой игре нет друзей. Несчастный козел переходит в третьи, четвертые, а иногда и в сотые руки. Здесь все хитрости хороши и нападения и увертки похвальны. Пинков не считают и свалившихся с седел не щадят. Толпы борцов то появляются перед распорядителем, то вновь мчатся в степь и нередко за десятки верст.