В первое время своего заточения здесь, в атмосфере пустоты и серости, я тонул в ненависти и жажде мести, поэтому Хель держала меня прикованным. Тогда я злился и на нее тоже, но теперь понимаю, что моя импульсивность могла только навредить, кто-нибудь пострадал бы. Постепенно я смирился со своим положением, все-таки рано или поздно отомщу. Даже пророчество норн о какой-то там девушке казалось всего лишь не остроумной шуткой. Из нашей троицы у меня имелся самый ужасный и колючий характер, даже иррациональный. Кто мог бы полюбить зверя, для которого жажда мести и крови стояли на первом месте?
Чем дольше шло время, тем более понурым я становился. Хель даже решила отпустить меня погулять по царству. И я тут же принялся искать лазейку, чтобы вырваться за пределы Хельхейма, тогда и познакомился с Гармом. О, как же мы цапались, дрались, обменивались злыми колкостями. Во мне играл максимализм, в нем — преданность клятве защищать границы. Неугасающий оптимизм Гарма нервировал до дрожи. Как он мог наслаждаться местной атмосферой? И несмотря на свое часто приподнятое настроение, в бою он был сосредоточенным и серьезным, умело пользовался моей злостью, как рычагом давления против меня же. Этот его контраст раз за разом поражал до глубины души. Именно призрачный пес стал тем, с кем я мог хоть как-то поговорить, а порой выпустить пар в драке.
Я был благодарен за обретение друга, но все равно царство душило само по себе, будто здешний мир чувствовал чужака. И так как не мог меня выплюнуть, то нещадно давил. Даже книги, которые Хель доставала, не особенно спасали. Я все больше вяз в состояние пустоты, пока в один момент сестренка не объявила, что в Хельхейме появился новый мертвый и пока, ради моего же блага, мне придется вернуться в пещеру. Я знал, что Хель просто так не потребовала бы такого, поэтому не спорил. До того момента, как узнал, о ком именно шла речь.
Бальдр, а затем и Хёд. Я неистовствовал. Сестра даже испугалась, что я вырвусь из клетки, разорву цепи, которыми меня приковали к скале. Хель тогда впервые заявила, что если я трону мертвых, то она не посмотрит на то, что я ее брат. Слова настоящей правительницы. Ее пещеры — тюрьма. А вот вся остальная территория, населенная призраками, ее вотчина. Мертвые — ее народ, несмотря на то, сын Одина среди них расхаживает или нет. Тогда мы очень сильно поругались.
Потерял счет, сколько раз пытался вырваться. Но цепи держали крепко. Не знаю, как Хель простила мне все то, что я ей наговорил, но продолжала приходить.
А потом вскрылась любопытная деталь, что у них с Бальдром завязались отношения. Точнее, она вылила на меня эту новость как ушат с ледяной водой. До сих пор стыдно за те слова, сказанные в запале. Но она пропустила все оскорбления мимо ушей, будто комариный писк. Более того, заявила, что бог весны придумал, как отпустить меня за пределы Хельхейма и не привлекать к себе внимания. Передо мной помахали морковкой, как перед осликом. Сколько бы я не упрямился, мне как минимум стало любопытно. В этом предложении сразу увидел подвох, задумку Одина схватить меня за пределами царства моей сестры. Но, в конце концов, что если и так? В итоге я согласился на эту авантюру.
Если бы не Бальдр тогда, то я бы уже сошел с ума, стал бы психом, неконтролируемым зверем. В каком-то смысле я у него в долгу, поэтому не лез в их отношения с Хель. Она уже взрослая девочка. Хотя внутри все равно не принимал до конца их отношения. Все-таки у бога весны раньше имелась жена, он ас, сын Одина.
Хотя богини имели полное право потребовать развод, их не держали силками, вот и Нонна решила, что хочет призрачного покоя. Она отпустила мужа, понимая, что сердцу не прикажешь, а у нее другой путь. Бальдр же предпочел стать более плотным. Даже не хотелось думать, как он пользовался этой плотностью за закрытыми дверями покоев моей сестры. Всегда оставалась крохотная надежда, что они просто надоедят друг другу.
Со временем понял, что их отношения настоящие. Приторные, ванильные, но настоящие. Раньше меня воротило от этого, а теперь и сам стал таким же. Когда о другом заботишься больше, чем о себе. Когда просыпаешься и засыпаешь с мыслью об одной единственной. Кстати, о моей волчице.
Я повернулся и провел рукой рядом. Простыня оказалась остывшей. Сон тут же испарился, все инстинкты в миг ожили и заставили резко подняться с кровати. Может, Есения решила принять ванну? Не могла же она снова сбежать от меня. Да и куда? Хельхейм не покинуть просто так. Ключ к лазейке был завязан на моей цепочке.
Протопал голышом до ванной комнаты, но и там моей девушки не оказалось. Зверь внутри меня тревожно заскреб острыми когтями от плохого предчувствия, неприятного, липкого как паутина. Я накинул на себя халат, принюхался и пошел за шлейфом аромата моей волчицы. В конце концов, Есения хорошо общалась с Локи, могла где-нибудь с ним поглощать алкогольные запасы Хель. Или с Бальдром беседовать на возвышенные темы, бог весны отличался радушием.
Чем дальше я шел, тем больше чуял вкрапления лилий. Изнутри вырвалась волна ярости. Если он с ней что-то сделал, я его убью. Шагал все быстрее, пока не добрался до комнаты, выделенной Альвару. Открыл дверь ударом ноги. Пусто. Во мне зарычал смертельно опасный хищник. По запаху уже бежал, дурное предчувствие становилось все острее, аромат следовал к холлу. Я распахнул входные двери настежь, вдыхая воздух полной грудью, до боли. И не видел никого вокруг. Пустота и тишина.
— Он увел ее.
Я резко повернулся на Хёда, который позади меня вышел из библиотеки на первом этаже.
— Как же ты это увидел?
— Может я и не вижу глазами то, что вокруг меня, но вижу дальше. Я же бог судьбы. Альв увел ее, Фенрир.
Сердце пропустило удар. Наверняка, этот поганец зачаровал ее и заставил забрать цепочку из пещеры, он то не знал, где располагалась моя клетка.
— Куда? Что ты еще видел?
— Их уже нет в Хельхейме. Они пересекли черту. Он ведет ее в Ванахейм.
Я ударил по стене так, что осталась вмятина. Каменная крошка посыпалась на пол. Знал! Я черт побери знал, что ему не следовало доверять. Он не просто так крутился рядом и зачаровывал ее. Альвар постепенно пробивался через ее защиту. Чем чаще он воздействовал на нее чарами, тем проще ему становилось. А теперь светлый альв увел ее, как какую-нибудь марионетку. Только Есения почти варг. Надолго его воздействия не хватит. На шум вышли Хель, Локи и Бальдр.
— Что случилось? — спросил бог весны, глядя на мое перекошенное лицо и окровавленный кулак.
— Как можно выйти из твоего царства без предупреждения, Хель?
— Только тем путем, которым прошли вы. Эту дорогу я сохраняла, чтобы ты мог вернуться.
Из моего горла вырвался рык. Я спрыгнул со ступенек на землю, трансформируясь прямо в полете, и побежал по следу, вдруг еще не поздно. Пусть Хёд сам им все объясняет. Я бежал и бежал, но не видел ее. Аромат был стойким и щекотал ноздри, хоть и тонул в лилиях. Даже не представляю, какой скорости достиг. Пейзаж вокруг смазывался.
Когда достиг берега, лодки тут не оказалось. Вокруг царила мертвая тишина, от которой в ушах звенело. Бегал вдоль берега, но запах уходил в сторону пещер. Опоздал… Альвар увез ее. Я снова принюхался, а потом пронзительно завыл. Уверен, что этот звук был слышен очень далеко.
Рядом со мной призрачным ветром появилась Хель, и сразу за ней во сполохах зеленого дыма и огня материализовался Локи. Я зло посмотрел на отца. Говорил же, что не доверял Альвару. С каких пор бог коварства стал таким наивным? Этот светлый гад подгадал момент, когда я только освободился от оков, и мои инстинкты захлестнули меня. В крови играл адреналин, сила бурлила, и я просто не почуял легкий флер надвигающейся опасности с тошнотворно сладкой нотой цветов. Есения устала, перенервничала, разомлела после нашего соития, поэтому тоже была ослаблена. Наше внимание притупилось, мы чувствовали себя влюбленными, счастливыми, уверенными в неприкосновенности в пределах особняка Хель. А Альвар этим воспользовался. И увел он ее в Ванахейм.