Рискну появиться у родителей без яиц. Мать промолчит — она у нас умная, все понимает. А вот отец выльет на многострадальную мою голову очередной ушат гнева… А вдруг позабудет про яйца? Не забыл.
— За что ты меня, Колька, не любишь, а? — грозно спросил он, оглядывая выложенные на кухонный стол продукты. — Что я тебе сделал плохого? Ишь, какого детину выкормил, а ты… Знаешь ведь, стервец, утреннее мое меню: тройка яиц в мешочек, малосольный огурчик, да чашка чая с бутербродами… Все в наличии, а где яйца? Мало я тебя в малолетстве порол, вот и не внушил почтения к родителю…
Отец покраснел от гнева и обиды, замахал пудовыми кулачищами. Будто сам себе аккомпанирует. Как бы этот аккомпанемент не пришелся по мне! Батя — мужик серьезный, в азарте может и заехать…
В кого я уродился? Батя — скандалист, мать — серая мышка Я — ни то и ни другое, помесь какая-то беспородная. Со всеми соглашаюсь, от осложнений и скандалов шарахаюсь в сторону, настоять на своем не умею. Не зря попал под женин каблук…
— Будут яйца, будут! — успокоил я разбушевавшегося отца. — Просто в ваш магазин еще не завезли… Поеду в Можайку, там наверняка есть…
— Ты — на колесах? — уже тише спросил отец.
— Осточертели мне «колеса»! Хотя бы денек отдохнуть о» них…
Отец с умиротворенной улыбкой на широком рыхлом лице похлопал сына по плечу, слегка подтолкнул в спину. Будто благословил на ратный подвиг. Никогда не скажешь, что совсем недавно он был недалек от того, чтобы отправить меня в нокаут…
Можайский магазин покупателями не перегружен. Очереди, конечно, есть — как без них? — но не серьезные, существующие, мне кажется, для того, чтобы люди, привыкшие к старым временам, не скучали, не потеряли, как принято выражаться, локтевую связь с себе подобными.
Я двинулся по длинному залу, будто полководец, принимающий парад. Оглядывал прилавки и витрины. Не то чтобы полное изобилие, но жить можно. Даже при бьющих по голове ценах.
Где же молочно-яичный отдел? Правда, нужен не только он, ибо мать на прощание вспомнила и забила в мою память добрый десяток ранее упущенных наименований продуктов. В том число сметану.
И вдруг я замер, словно неожиданно натолкнулся на красный свет семафора.
Впереди шла… Любаша.
В джинсах, голубой куртке с откинутым капюшоном, с распущенными волосами она выглядела если не королевой, то уж принцессой — точно. Казалось, что все мужчины, начиная с четырнадцатилетних пацанов и кончая престарелыми ветеранами, вмиг позабыли о покупках и уставились на красавицу.
Обо мне и говорить нечего.
Некоторое время я шел за девушкой. Останавливался вместе с ней у прилавков, смотрел невидящими глазами на консервы, рыбу, мясо. Передвигался к следующему отделу. Снова разглядывал витрины и прилавки.
Любаша придирчиво выбирала продукты… Уж не для Тихона ли?… Она взвесила рыбу, отобрала овощи и направилась к кассе. Только здесь я осмелился догнать ее.
— Здравствуйте, Любаша…
— А-а, извозчик! — нисколько не удивилась она, будто мы расстались какой-нибудь час назад. — Оказывается, вы не только машины водите, но и снабжением занимаетесь, семью обеспечиваете… Похвально… Велика ли семейка?
Вопрос задан с явным подтекстом. Дескать, то, что ты женат, не сомневаюсь, а вот о детишках хотелось бы узнать. Сколько их, какого возраста?
Зачем ей понадобились мои анкетные данные?… Впрочем, скрывать нечего, чист, как стеклышко…
— Родители озаботили… Жена с тещей сами покупают, детей не завел… Живем втроем, — отчитывался я, будто перед строгим кадровиком. — Отец с утра до вечера работает, каменщик он на стройке. Мать часто болеет, вот и приходится помогать…
— Вот как? — удивилась Любаша. На мой взгляд, не удивляться нужно, а соболезновать. — Вдобавок ко всем положительным качествам вы еще и преданный сын…
— А разве вы не помогли бы своим родителям?… Только не притворяйтесь этакой бездушной, жестокой — не поверю.,.
— Женщины немного душевней мужиков. Поэтому я не устаю удивляться чертам вашего характера…
И снова — подтекст. О каких «чертах» идет речь? Очередная насмешка или искреннее уважение?… Да-а, разговаривая с девушкой, приходится все время держаться начеку, будто за рулем взбесившейся машины.
— А вы, наверно, печетесь о Тихоне? — нанес я ответный удар… либо постарался уйти от разговора о своих «положительных качествах». — Болезненный он человек… у вас.
— У меня?
Приветливая улыбка растаяла, превратившись в страдальчес-ю гримасу. Глаза остро блеснули. Губы приоткрылись, показывая крупные, безупречной формы зубки.
— Простите, Любаша, — неизвестно за что извинился я — не нагрубил же, не нахамил. — Просто я никак не могу понять, в каком качестве вы находитесь в этой… компании… Надеюсь, мое недоумение не обидело вас?
— Нет, не обидело… А знать, кто я и что я — вам не следует! Сама во всем разберусь — не маленькая… Короче, извозчик, мне налево, вам направо. И примите добрый совет: не забивайте голову чужими проблемами, можете напороться на крупную неприятность… К тому же, если не ошибаюсь, у вас своих проблем — сверх головы!
Резко повернулась и, вызывающе покачивая стройными бедрами, пошла в кондитерский отдел.
Вот это характер — на троих мужиков хватит и еще останется!
Подумал я, подумал и, не обращая внимания на покупателей и продавцов, ринулся за девушкой. Будто позабыл сообщить ейнечто важное, от чего зависит не жизнь, конечно, но судьба — наверняка. Наша с ней судьба, общая.
— Любаша! Погодите, Любаша!
Девушка остановилась. На лице — ни следа недавнего негодования — прежняя улыбка, приветливая и слегка насмешливая.
— Что случилось? Наводнение? Или пожар?
Я остановился, не зная, что сказать. Зачем я догнал ее после получения суровой отповеди? Извиниться? А за что?
— Что же вы молчите, извозчик?
— Не знаю, с чего начать, — честно признался я. — Захотелось проводить вас…
Любаша не удивилась. У меня возникло впечатление, что она заранее знала о моей несуразной просьбе и заранее решила ответить согласием.
— Ну что ж — проводите. Сейчас набью сумку продуктами, расплачусь, и пойдем… Кстати, вам ведь тоже нужно приобрести продукты… Объединим усилия?
— Обязательно объединим, — радостно согласился я.
Будто дружная, любящая пара, мы обошли отделы. Я занял очередь в кассу. Любаша то и дело прибегала, сообщала суммы, необходимые для уплаты за продукты. Наморщив лоб, что-то высчитывала на карманном калькуляторе. Смеялась и сердилась одновременно.
Уже направившись к выходу, вдруг вспомнила:
— Про селедку мы забыли! И масло у меня кончается… А вы яйца так и не купили? Попадет же вам от отца, ох как попадет!
Смеясь и подкалывая друг друга, мы возвратились к прилавкам. Покидать Можайку ни мне, ни, похоже, ей не хотелось.
Почему?
3
В голову вбито два гвоздя, длинных и ржавых. Их не вытащить, от них не избавиться — ноют и ноют. Дома, на работе, и машине, даже во сне.
Первый — зачем я понадобился Тихону и его дружкам? В качестве водителя машины? Глупость. В наше время приобрести легковушку, в том числе иномарку, легче легкого. Купить права, имея в кармане деньги, и того проще. Возиться же со мной — накладно и опасно. Мало ли какой «гвоздь» вобью себе в башку, и, чтобы избавиться от него, махну в ту же прокуратуру. Так, дескать, и так, нарушают права человека, попал в бандитский вертеп, выручите, спасите, вы за это получаете мои налоги. И спасут — повяжут преступников… Стоит ли Тихону рисковать?
Заманить в шайку еще одного человека? Еще глупей. Прежде всего, сейчас добровольцев, желающих набить карманы, предостаточно. И потом сомневаюсь, чтобы для «заманивания» потребовалась столь длительная и сложная операция.