Мы подошли к платформе.
В иное время при появлении командира бойцы все как одни тотчас бы повернулись к нему, взяли под козырек, все честь по чести. Теперь же нас как будто не заметили. Все глаза, все уши были прикованы к двум девушкам, которые ожесточенно отбивались от двусмысленных шуточек. Гогот и хохот не смолкли и с нашим приходом.
Командира взбесило все это не на шутку, и он загремел:
— По-о места-а-а-ам!
Обыкновенно по этой команде бойцы сломя голову бросались к своим платформам и занимали места у пушек. Они и на этот раз начали расходиться, но как! Они тащились, они брели, волоча ноги, будто не приказ выполняли, а просто разгуливали. Не только молодые красноармейцы, но и солидные сержанты с явным неудовольствием покидали веселый круг и не переставали на ходу оглядываться.
У командира заалели мочки ушей. Это было признаком того, что он разъярен до предела.
— Ж-живо! — гаркнул он, и жилы у него на лбу вздулись.
Когда бойцы наконец разошлись, мы оказались лицом к лицу с двумя статными девушками в военной форме. У одной из них в глазах сверкали слезы.
Словесный поединок с бойцами, видимо, был не столь уж безобидным. Девушка украдкой стряхнула с густых ресниц слезинки и лишь потом взглянула на нас.
Та, что постарше, с сержантскими треугольниками на петлицах, сделала несколько шагов навстречу командируй четко доложила:
— Сержант Нелидова прибыла в ваше распоряжение для прохождения дальнейшей службы!
Вторая последовала ее примеру. Она оказалась рядовой Тоней Еремеевой.
Ни та, ни другая не знали, кто был командиром: и у комиссара, который по званию был старший политрук, и у Балашова на петлицах было по шпале. Обе девушки, рапортуя, дипломатично поглядывали то на одного, то на другого, чтобы и комиссар, и командир могли принять рапорт на свой счет.
Я улыбнулся: это был хорошо известный прием. Поскольку полевые знаки отличия комсостава и политсостава не различишь, то каждому из нас не однажды приходилось к нему прибегать.
Внешний вид девушек, их выправка, повадки говорили о том, что они прошли хорошую военную подготовку.
Командир стоял не двигаясь, мрачный, недовольный, насупленный.
Он даже руки не поднял в знак приветствия, слова не проронил. Девушки тоже выжидающе молчали. Видимо, разница между приемом, который оказали им солдаты, и суровостью этой встречи была велика.
Я чувствовал, что обе они крайне взволнованы. И без того угрюмый, а теперь еще и разгневанный, капитан Балашов с его седеющей копной волос, вероятно, казался девушкам грубым и злым. А ведь в действительности все совсем иначе…
Пользуясь моментом, я внимательно рассматривал обеих.
Они были высокие, стройные. Нелидова, более рослая, с высокой грудью и тонкой талией, казалась сильней и крепче своей подруги.
Обе в выцветших солдатских гимнастерках с накладными карманами на груди. Широкие армейские ремни, туго перетягивавшие талии, еще более подчеркивали их стройность. Такие же выцветшие юбки до колен, грубые кирзовые сапоги. Женское кокетство наших новеньких бойцов проявилось лишь в том, как они носили свои пилотки: немудреный головной убор сидел на их головах с неподдельным изяществом.
Рядовая Тоня Еремеева была жгучая брюнетка с черными, как вороново крыло, вьющимися волосами и черными же глазами на нежном лице, а сержант Марина Нелидова, с матовой кожей, точеными чертами лица и огромными голубыми глазами, обрамленными длиннющими ресницами, смотрела так, что казалось, проваливаешься в какую-то бездонную пропасть. Пышные волосы Нелидовой были коротко острижены «под мальчишку». Юбка и гимнастерка были отлично подогнаны, в ее движениях чувствовалась сила и чувство собственного достоинства. Словом, я так залюбовался ею, что Еремееву даже не смог как следует рассмотреть. Впрочем, что-то неуловимое делало их похожими друг на друга.
Правда, чтобы оценить по достоинству внешность женщины, надо сравнить ее с другими, надо увидеть ее в кругу других женщин. А в одиночку каждая может показаться красивой…
И если бы вы спросили меня, сколько времени мы так простояли лицом к лицу, две девушки и четверо мужчин — командир, комиссар, я и Шульженко, — я, наверно, не смог бы ответить.
Меня отрезвил голос комиссара. Приветливо улыбаясь (что случалось не очень-то часто), он мягко спросил:
— Какая у вас специальность, девушки?
— Мы, товарищ старший политрук, не девушки, а бойцы Красной Армии. У нас есть звание и фамилия, поэтому прошу так к нам и обращаться, — не дрогнув бровью, выпалила Нелидова, да еще и поглядела на него в упор.