Пока мы не дошли до этого момента…
— Нет, не видела, — угрюмо отвечает она.
Я поворачиваюсь к ней, задаваясь вопросом, насколько это просто ее желание противоречить, а насколько законное колебание. — Значит, ты просто хочешь подождать в машине?
Я подъезжаю к темной парковке, на противоположной стороне улицы горит красным вывеска «Кнут». В отличие от «Бархатного Подземелья», это место живет громко и гордо под открытым небом. Знак пульсирует, как гигантский развевающийся баннер, указывающий путь на рейв, обещающий незабываемые моменты вашей жизни.
Что такого в этом месте, что заставляет ее колебаться?
Она бледнеет, каждый мускул ее тела напрягается.
Меня временно отвлекают два человека, идущие к входной двери, сильно опирающиеся друг на друга и смеющиеся, как будто они уже под кайфом. На мужчине нет ничего, кроме узких кожаных штанов, практически прикрашенных в его кожу, а бикини женщины настолько маленькое, что на ней вообще ничего не будет. Она худая, слишком худая, с синяками на тыльной стороне рук в виде отпечатков пальцев.
Я выдыхаю и поворачиваюсь к Лейле.
— Ну, наслаждайся сидением в машине. Я не могу обещать, что вернусь с какой-либо информацией, которую ты сможешь использовать, но, по крайней мере, я получу немного энергии от того, кого бы я ни вывел на сцену.
Взяв ключ в карман, я выхожу, и Лейла тоже спешит выйти, идя в ногу со мной, это всего лишь вопрос нескольких мгновений. Она идет вперед, глухо стуча каблуками по тротуару, шагая так, словно готова идти в бой. Хорошо.
Ей понадобятся эти доспехи, что бы ни случилось.
ЧЕТЫРНАДЦАТЬ
Лейла
Я не испытывала такого страха, который я чувствую в задней части горла и на языке, с тех пор, как была ребенком. Красный неон вывески точно такой же, как вывеска круглосуточного магазина: тусклый красный свет освещает застывшие линии моего отца, где он лежал мертвый на улице.
Я не должна была его искать.
Я должна была остаться дома.
Но я была ребенком, и когда он не вернулся, что мне было делать?
Я не подчинилась и ушла искать его.
Я нашла его.
И моя жизнь никогда не была прежней.
И все же, когда я иду к дверям этого богом забытого места рядом с Габриэлем, это вызывает ужас, перед которым я бессильна.
Или бежать.
Каждый инстинкт говорит мне развернуться и убраться отсюда, и мне приходится твердо стоять на ногах, чтобы не развернуться и не выбежать обратно на улицу. Мужчина рядом со мной, с его солидностью, должен физически теснить меня, чтобы я могла двигаться вперед.
Это не ему я не доверяю. Это себе.
Это все во мне срабатывает до такой степени, что у меня становятся липкими ладони и кружится голова. Я знаю, что как только я полностью войду в это место, у меня не будет контроля, так же, как я не имела контроля в ту давнюю ночь.
Секс не проблема.
Взгляд на меня не будет проблемой.
Добровольно отдать свое будущее, свою безопасность тому, кто может уронить мяч?
Нет.
Я не уверена ни в чем из этого, но логически знаю, что мне предстоит сыграть свою роль. Я только что присоединилась к Габриэлю Блэквеллу и собираюсь доказать это самым реальным образом. И один взгляд вышибалы за дверью клуба говорит о том, что Габриэль не только известен, но и хорошо известен. Здесь. Повсюду.
Страх — это ощутимый горький привкус на моем языке, и его невозможно подавить или притвориться, что его не существует.
Это тот тип клуба, который избегают даже закоренелые игроки. Габриэль прав в этом вопросе.
Единственная клиентура — это те, кто хорошо разбирается в смерти, или те, кто слишком глуп, чтобы знать лучше, как Марио Мартинелло. Подводные, которые он должен найти здесь… это заставляет меня задуматься о том, какими женщинами были наши покойные проститутки. Что привело их сюда и удержало здесь?
Что заставило одну из них настолько напугаться, что она никогда не вернется?
Так что же мне делать теперь, когда я вошла в клуб и направилась на сцену? Да, есть своя роль. Вот информацию, которую я получу, когда этот этап игры будет завершен.
У меня перехватывает дыхание, и в груди становится слишком тесно, из-за чего мне трудно втягивать воздух в легкие.
Это место придаёт новое значение слову грязь , я замечаю это, когда мы оказываемся на первом этаже. Красные стробоскопы не пробиваются сквозь мрак. Здесь пахнет потом, сексом и дешевым спиртным. И даже не по-хорошему дешево. Декор выглядит собранным с гаражных распродаж и комиссионных магазинов. Все, что можно слепить, не заботясь о комфорте, только место, где можно приземлиться заднице или схватиться человеком, когда он наклонится. Люди здесь холоднее всех, кого я видела в «Бархатном Подземелье», их глаза пусты, а улыбки беспощадны. Это люди, которые стремятся использовать других, и те, кто смиряется с тем, что их используют.
Мне нужно решить, кем я буду сегодня вечером.
Сколько власти мне даст это решение.
И какие уроки я усвоила в своей жизни, которые помогут мне пройти через это.
Я смотрю на море лиц, пока они все не расплываются, и мое чувство тошноты усиливается. Низкая сцена отмечает фасад клуба, а красные мигающие огни освещают его пустоту. Там пока никого нет, только стальной стул с плоским черным сиденьем.
Это место, где садистские больные фантазии оживают, а надежда умирает. И Габриэль хочет, чтобы я поднялась на эту унылую сцену с потертыми шторами по бокам и позволила ему использовать меня? Просто чтобы заставить этих людей поверить мне?
Мысль о том, чтобы передать контроль кому-либо, замораживает меня на месте, и я не могу сделать ни шагу вперед.
Я не могу этого сделать.
— Это была ошибка, — шепчу я.
Я собираюсь развернуться и убраться отсюда, но Габриэль хватает меня за руку и тянет к своей твердой груди. — У тебя был шанс отступить, — он наклоняется ближе, и я чувствую, как его дыхание ласкает мое ухо. — Ты решила, что ты чертовски задира, Лейла. Так будь ею. Не позволяй этим людям или этому месту заставить тебя чувствовать себя хуже.
Он не позволит мне отступить. Не сейчас, когда мы у двери. Посетители в темноте не обращают на нас внимания, а музыка настолько тихая, что я слышу шлепанье плоти о плоть. Приглушенные крики людей в муках страсти.
Я сжимаю зубы. — Ты придурок.
— Я никогда не притворялся, что я другой, — он выглядит таким же веселым, как и звучит, хотя его хватка на мне ослабевает. Он идет к черному бару, где бармен, мужчина со шрамом на всю половину лица, наливает нам обоим порцию шотов.
Мне потребовалось слишком много времени, чтобы осознать, что Габриэль поднимает два пальца противоположной рукой, провоцируя выстрелы. Я выхожу из этого до такой степени, что речь будет идти не столько о получении информации, сколько о борьбе воли. Я против себя, потому что Габриэлю плевать.