«Рассказывать, что было со мной там, не стоит, да она об этом и не спрашивает, видимо, уже знает от Василия… Про Риту больше говорить незачем, — быстро перебирал в уме Тарас. — Остается тебе, Харитон, поспокойнее разузнать у нее сейчас о самочувствии Василия».
Точно боясь, что Поля подслушала быстро промелькнувшие в его голове мысли, Тарас поднял глаза и торопливо на нее взглянул. Девушка сидела, отвернувшись к окну, с ее тонко очерченного подбородка медленно, посверкивая на солнце, капля за каплей срывались скупые, одиночные слезинки. И снова сердце Тараса сжалось от нежности и жалости к этой девушке. Несколько секунд он молча глядел на нее, по-прежнему не зная, с чего начать разговор. «Кажется, ведь впору плакать тебе, Харитон… именно так окончательно сложились обстоятельства, а плачет все-таки зачем-то она, Поля?» — растерянно думал Тарас, недоумевая совершенно искренне.
В дверь постучали, и, после того как Тарас торопливо, почти обрадованно крикнул «войдите!», в нее медленно протиснулась грузная фигура Улитина. Лицо его было хмурое, заметно отвисшие небритые щеки придавали лицу прямоугольное очертание, что, в свою очередь, подчеркивало угрюмость. Однако, дойдя до середины комнаты, Улитин скупо улыбнулся и довольно приветливо проговорил:
— Ну, здравствуйте, ребята молодые… Зашел вот самолично узнать, как здоровье, то да се… — Он подал руку сначала Поле, потом Тарасу. — Или с постели не поднимаешься? — вдруг тревожно спросил он у Тараса.
— Да что вы! Просто еще не успел одеться.
— За это мы не осудим: это не беда! — повеселел Улитин. — Лежи, лежи, визитер-то я и впрямь немножко ранний, еще семи нет. Но тут впору ни свет ни заря бежать! Как же это, ребята молодые, все так неладно у вас получилось-то? Ну, скажем, крепь при замене, ясное дело, требует разумной осторожности… Так вы ж ведь еще и ремонтировать ее не начинали. Ни единого старого оклада не сняли. И вдруг, на тебе: получается завал на целых три десятка метров, отчего шахтеры давным-давно отвыкли. А почти рядом, в «коленчатом»-то этом местечке, крепь куда плоше, а ничего — стоит, держит! Расскажи ты мне, Тарас Григорьевич, за-ради господа бога, все как было, начистоту, потолковее. Говорил я вчера с ним, а вот теперь — прости и ты старика, может, действительно чуток рановато, — пришел к тебе: сильно не доверяю я ему в этом вопросе!.. Через это самое и акт техники безопасности затормаживается…
— Кому не доверяете?
— Кому, кому, дяде Хому! — рассердился десятник, метнув глазом на Полю, рассеянно обрывавшую лепестки у вынутой из букета розы. — Напарнику-то твоему…
— А как он вам все объяснил? — осторожно поинтересовался Тарас.
— Никак, — шумно задышал Улитин. — Он, похоже, еще ничего путного не управился придумать… Туда-сюда крутит! Только чересчур здорово уж напирает и намекает, что дюжей всех, дескать, виноват в этом несчастном случае Улитин! А то я свою долю вины без него не понимаю?!
— Да в чем же вы-то виноваты? — искренне изумился Тарас. — Вы, что вам поручили, все сделали. У вас же служебная записка цела!
— А совесть? Она у меня тоже цела… А честь старого кадрового шахтера? Он ведь и это может замарать… Вот ты рассказывай, тогда и увидим, в чем вина, — нетерпеливо поторопил Улитин. — Говори, Тарас Григорьевич, не томи!
Поглядывая на примолкшую девушку, Тарас обстоятельно рассказал все, как было, ничего не преувеличивая и не преуменьшая, только всячески стараясь не подчеркивать при Поле особо неприятные моменты в поведении Василия и не выпячивать своей роли. Он рассказывал только о фактах, совсем не касаясь переживаний. Говорил неторопливо, тщательно взвешивая слова и выражения, стараясь говорить спокойно и не как о чем-то необычном, из ряда вон выходящем. Но на фоне неопровержимых фактов все равно постепенно вырисовывалась перед Улитиным и Полей истинная картина: сдержанность Тараса лишь как бы иллюстрировала силу умеренных выражений. Улитин, отлично знавший старые выработки, сразу постиг меру перенесенного и сделанного Тарасом — он слушал его молча, не задавая преждевременных вопросов, только многозначительно покачивая головой. А девушка тоже смотрела теперь на него, почти не мигая; чем сдержаннее старался быть рассказчик, тем внимательнее, казалось, она его слушала.
— Так я и предполагал, — совсем просто отметил Улитин, когда Тарас кончил рассказывать. — Уж очень он какой-то несобранный, развинченный, разболтанный! Больше через это я вам и посоветовал захватами-то работать: думал, будет сам о себе беспокоиться, сам за себя отвечать — и лучше, а то как бы зря хорошего парня не зашиб… — Старый десятник несколько помолчал и неожиданно добавил: — А судить меня все ж должны!