— Кто вам такое сказал? Ручаюсь, что не будут…
Улитин взглянул на Тараса, тепло улыбнулся ему, словно подчеркивая, что он умеет ценить хорошие пожелания, даже если они кажутся ему необоснованными, несбыточными. Однако тут же твердо повторил:
— Никто мне этого еще не объявлял, а знаю, что судить станут. И как я всю жизнь судов этих остерегался, — помолчав, продолжал он, — а вот под старость все ж, выходит, угодил через этого… — осторожно покосился он на Полю и не договорил фразы. — Сроду никогда ничего не боялся! Два раза из завалов с одним обушком выбирался, в юношестве какую большую реку в разлив переплыл, а вот секретарш этих, разных там папок, скрепок, протоколов всю жизнь опасался!..
— Ничего вам не будет, — снова убежденно сказал Тарас.
— Ну, засиделся я у вас, — поднялся с табурета Улитин, — по-стариковски разболтался, помешал, наверное, вам, но уж извиняйте меня: верно, есть такой грешок, люблю с молодежью побыть!.. Ну, ребята молодые, — особо заторопился он после своего же напоминания, — у вас тут свои дела, у меня свои. Побежал, значит, я сейчас. Спасибо тебе, Тарас Григорьевич, за матку-правду! — крепко потряс он руку Тараса. — Потом, конечно, мы с тобой об этом еще потолкуем… похоже, еще не раз! Дела, можно сказать, не очень веселые, — сокрушенно покрутил он головой, уже взявшись за дверную ручку. — В старое-то время, конечно, и не такие происшествия были на шахте не в диковинку… Старожилы рассказывали, что редкий месяц по ком-либо бабы не выли. Да нам-то это совсем не резон: теперь шахтеры давным-давно от подобного отвыкли.
Дверь негромко хлопнула, затворившись за старым десятником, и Тарас взглянул на Полю. Она снова рассеянно отломила от букета одну розу и, казалось, не размыкая век, начала ощипывать ее лепестки, машинально стараясь удержать их на коленях, хоть они, сдуваемые ветром, все равно непослушно сыпались на пол. Теперь девушка сидела совсем близко к распахнутой створке окна; солнце ярко освещало левую половину ее наклоненного лица, прозрачно заалевшую мочку уха, тонкую шею; легкий ветерок непрерывно играл выбившимися прядками волос, то озорно вздымая их, то снова лениво укладывая на прежнее место. Вновь охваченный нежностью и какой-то невнятной жалостью, Тарас невольно залюбовался глубоко задумавшейся девушкой, прикидывая в уме, как бы потактичнее предложить ей всего на несколько секунд покинуть комнату, чтобы она ненароком не оскорбилась. «Нет, честное слово, ужасно неловко продолжать мне и дальше такой важный разговор, не поднимаясь…» — терзался он. Но Поля быстро встала, разом стряхнув на пол все лепестки, и глуховато сказала:
— Мне тоже, Тарас, пора на работу… Потому и зашла в такую рань, что дежурит не Конова, да еще, правда, хотелось не опоздать с просьбой Василия. Он мне вчера все немного по-другому рассказал, очень винил Улитина, — подняла она глаза на Тараса, — но о тебе решительно ничего плохого не сказал. Напротив, в услышанном сейчас рассказе лично твоя роль, Тарас, выглядит, может быть, бледнее… Или ты опять сознательно скромничаешь?
Она говорила так, будто стремилась не убедить другого, а получше увериться в чем-то самой или, может быть, уже стараясь исключить то, что еще смутно открывалось перед ней.
— А какое его поручение?
— Просил тебя побыстрее зайти к нему, чтобы все это обсудить… Или, как он выразился, чтоб успеть сблокироваться с тобой, — насильно улыбнулась Поля. — Но, во-первых, с этим уже опоздано — я знаю, что от своих правдивых, конечно, слов Улитину ты ни за что не откажешься… А во-вторых, я к этой просьбе теперь не присоединяюсь… во всяком случае, ко второй ее части.
— Не присоединяешься?! — быстро приподнялся на локте Тарас. — Но ты его… любишь, Поля? — полагая, что он все еще удерживает этот вопрос в своих мыслях, неожиданно для самого себя почти выкрикнул Тарас.
И только когда девушка вместо ответа снова беззвучно заплакала, поминутно вытирая скомканным платочком глаза, он подумал, что запальчиво поторопился. «Ну какое я имею право ее допрашивать? Тем более сейчас, когда она и без того устала от беспокойства, расстроена, да еще бухнул-то ведь как неуклюже. Но она-то, она-то… почему сейчас плачет? — тут же снова подивился он. — Может быть, к ночи вчера Василию стало хуже?..»
— А как себя… Василий-то чувствует сейчас? — вслух сказал он. — Я, разумеется, зайду к нему сегодня, но, ясное дело, не «блокироваться» против Улитина.