— Покуда, покуда… — злится дочь. — Надоело мне вишневое, хуже формы!
Но не было еще случая, чтоб Алена ослушалась. Иной раз позлится, покапризничает, понервничает со слезами на глазах — не без этого. А в конечном счете все равно сделает только так, как сказала мать.
Точно так же пыталась дирижировать Уля и делами мужа. Словно считая себя его памятью, она вдруг спрашивала:
— Ты, Петя, про график, что дорожный мастер привез, не забыл?
— Я подготовку к зиме начал, когда этот конторский график еще не родился на белый свет.
— Но все ж хоть изредка, а заглядывай в него… Болты-то, Петя, все уж подтянул и смазал?
— Нет еще…
— А что же ты теперь делаешь?
— Больные шпалы меняю.
— Один?
— С Прясловой…
— И тебе, конечно, потом придется помогать ей сменять?
— Да, — скупо ронял слова Петр, боясь сказать лишнее.
— А ведь еще все противоугоны надо тебе укреплять, стыковые соединения и накладки проверять, подрезку балласта делать, кюветы чистить… — вздыхала Уля. — И в этом, небось, придется тебе Маришке подсоблять?
— Вряд ли: мы с ней теперь соревнуемся, а баба она крепкая и уже, слышно, хвастает, что, дескать, не мой, а ее участок будет на тот год ходить в передовых… К тому же у нее сын подрос: тоже наверное потихоньку помогает, когда от уроков свободен…
— Просто боюсь я, Петя, что начнешь ты опять на ее участке вкалывать, а на своем через это время упустишь! А потом и дорожный мастер за это не похвалит, а уж бригадир ремонтников, Бармалей-то этот — и вовсе всех собак постарается на тебя навешать!..
— Да ты, Уля, хоть об этом голову себе не ломай! До зимы еще далеко: управлюсь… Одним словом, одолею и Бармалея!.. — спохватывался Петр, стремясь хоть шуткой рассеять ее тревогу. — Ты и о весеннем паводке беспокоилась, ночи не спала, а я за пропуск талых вод благодарность получил.
Однако Ульяна, как видно, не могла, а скорее всего и вовсе не хотела полностью отстраняться и «успокаиваться», совсем уж лишать себя единственно возможного в ее положении участия в его делах и заботах. Ей хотелось добавить если не своего труда, то хоть своего разума и в это непредвиденное ею соревнование двух соседних участков — соревнование мужа и дотошной Прясловой. И она еще больше стремилась стать его памятью даже там, где самому Петру было и гораздо виднее и куда памятнее, чем ей.
А когда Петр отправлялся в свой очередной дежурный обход или шел на путевые работы — искренне веря, что она этим все еще ему помогает, опекает и оберегает! — Уля неизменно напоминала мужу об осторожности и осмотрительности. «Не забудь, Петя, оградительный диск-щиток выставить! — кричала она ему вслед слабым, но удивительно чистым голосом. — Не то как раз дрезина наскочит! Помни, что на открытых путях работаешь!»
3
Пока Алена была тщедушной девочкой, Марина Пряслова помогала ей хозяйничать: приходила и постирать, и хлебы выпечь. Весной — посадить огород. Осенью — убрать урожай и заготовить необходимое впрок. Помимо обычного на линии участия соседки, это была и отплата «по домашности» за необходимую ей мужскую помощь на участке, за ту «подмогу» Петра в наиболее тяжелых работах путевого обходчика, где было не под силу даже и такой крепкой здоровьем молодой женщине, как Марина. Шутка ли, например, быстро сменить, без помощи ремонтников, лопнувший на морозе рельс!
Она приходила и званая и незваная. Соболезнующе заглянув в лицо Ули, сказав ей в привет несколько теплых слов, хваталась за работу, совсем по-домашнему скинув лишнюю одежду и сбросив платок. В ее красивых, круглых, летом до плеч обнаженных и загорелых руках все так и спорилось!
От обостренного внимания Ули не ускользало, конечно, что застав ее в своем доме хозяйничающей, разрумяненной хлопотами, с клочьями пены или теста в крепких маленьких ладонях — Петр иной раз глядел на нее так, будто видел впервые.
Ульяна знала слабость Петра даже к самому обычному человечьему вниманию, даже к заведомо казенной дежурной ласке. Если сгоряча сделает ему несправедливый разнос дорожный мастер или начнет строить козни бригадир ремонтников — придет и расскажет об этом озабоченно, а без малейшей робости. «Ну, этот номер у них не пройдет, — заключит уверенно, как отрежет. — Тут, Уля, я прав на все сто и они в меня упрутся!» А стоит дорожному мастеру или тому же хитрюге и ловкачу бригадиру чуток похвалить и обласкать — и примчится домой уж не мужик, а сущее дитя! Будто как сверкающий свет разлился вокруг него, словно кто его, озябшего, разом отогрел! Ну где ж при таком характере устоять в его безвыходном положении против настоящей женской ласки? Если, к примеру, отважится Маришка наплевать на это свое «честное вдовствование» и сама на Петю позарится, первая подкатится к нему?