7
Противотанковый ров тянулся по пологому склону холма от небольшой деревушки Гусыновки до самого леса. Местами он был уже по пояс работающим в нем людям. Где грунт оказался каменистым — лишь едва намечен. А со стороны леса косогор спускался гораздо круче, там вместо рва был пока отрыт только невысокий эскарп.
Множество людей вгрызались в неподатливую мерзлую землю лопатами, ломами, скарпелями[2], кирками… Здесь были и саперы, и нестроевые воинские части, и заводские рабочие, и студенты.
Ольшанцам тоже удалось продержаться этот трудный день рядом. И даже на первый ночлег в летний барак пустующего кирпичного завода они ухитрились попасть вместе. Переволновавшиеся, промерзшие, намахавшиеся за день тяжелым кайлом, они развязали свои «сидоры», пожевали домашних харчей, выпили по кружке кипятку и улеглись на холодные, прикрытые соломой нары.
Устали, а заснуть не могли.
То в одном, то в другом месте шуршала под ворочающимися ребятами солома. Ближайший сосед Бурлакова и тут — Иняев Федька. Он громко вздыхал и снова переворачивался на другой бок, близко хрустя соломой. Андрейка дотянулся, ткнул дружка пальцем в спину:
— Не спишь, кавалерист?
— Отвяжись, летчик! — отозвался тот злым шепотом, не повернув головы.
Андрейка оставил его в покое, долго лежал с открытыми, неподвижными глазами. Этот длинный и трудный день поколебал то, о чем он уверенно — месяцами думал и мечтал дома. Не раз представлялось, как он будет «выпрашиваться» в летчики: вопреки скептическим предупреждениям отца, горячо расскажет в райвоенкомате о своем желании стать настоящим «небесным» асом. «А если на флот? — испытующе осмотрев его и переглянувшись с офицерами, компромиссно предложит военком. — Моряком хочешь быть?» — «Давно стремлюсь в летчики, товарищ военком!.. Очень прошу направить…»
На деле оказалось так, что он и в глаза не видел военкома, даже не был в райвоенкомате. Просто собрали всю молодежь допризывного возраста в нетопленном клубе, что наискось от военкомата — и велели ждать. Часа через полтора приказали выйти и построиться. Военный, заметно приволакивающий ногу, с двумя зелеными матерчатыми кубиками, сделал перекличку по списку и скомандовал посадку в грузовики. А куда их повезут, не смог распытать у прихрамывающего военного и дотошный отец. Сегодня он, кроме строгого писаря — неподступно перегородившего своим столом вход в военкомат, не смог поговорить ни с кем.
Вот так и оказались они сегодня на этом многолюдном строительстве оборонительного рубежа. Ни оружия, ни солдатской книжки, ни торжественной присяги — ничего, о чем давно привык думать Андрейка и чем, как выражался батя, служба крепка. Кто ж он теперь: все еще человек гражданский или уже военный? Хотя отец, подбежавший попрощаться перед посадкой в машины, прямо сказал: «Считайте себя, хлопцы, уж окончательно мобилизованными! И старайтесь держаться вместе!»
Хлопцы и старались. Но с каждым днем держаться рядом было труднее: разрытый рубеж протянулся далеко, а распоряжался зелеными новобранцами не только приволакивающий ногу лейтенант Васенин. Да и работы были, как постепенно выяснилось, не одни земляные. Смышленые ольшанцы, подолбив до кровавых мозолей закаменелой глинки, при случае показывали знания в каком-либо нужном деле, и саперное начальство охотно снимало их с земляных работ.
Уже в первые дни бывший в Ольшанце подручным молотобойца Колчан снова попал на свою работу — помогал наваривать в переносном горне ломавшиеся о каменистую почву кирки и скарпели. Деловитый Седой с утра до вечера стругал новые черенки и насаживал на них, вместо поломанных, тяжелые совковые лопаты.
— Поперла наша братва на выдвижение! — иронически говорил про них языкастый Федька, считающий, что сам он не имеет никаких особых талантов, кроме врожденного таланта конника.
Однако Сереже Журавлеву, Акимову и Лешке Зимину даже язвительный Федька искренне посочувствовал. Их сняли с земли и под командой очкастого здоровяка-студента направили в лес, на распиловку заготовленных там кряжей для надолб. Оказывается, противотанковый ров подойдет к шоссе справа и слева, а перерезать дорогу не будет. Но чтоб и ее надежно закрыть в крайний момент — надо срочно подготовить надолбы из дубовых бревен. Еще бы лучше, конечно, поставить каменные или бетонные надолбы, да нет их, а лес стоит рядом.
Ребята мрачнели, в лес собирались с ругачкой. Между собой говорили, что им и без верзилы студента все дело понятно: метр или полтора наружу, два с половиной или три в землю. Вот тебе и надолба. А под каким углом потом ее врывать на полотне дороги, чтобы прицеливался каждый комель торцом прямо в гусеницу фашистского танка — все равно будут указывать напоследок саперы, а не этот самозванец.