— Отца не видела? Что он делает?
— Ви-идела… — переодеваясь, нехотя протянула Алена. — Вместе с Маришкой старые шпалы на дрова пилят…
— Покличь его, дочка, не мешкая…
Лицо Аленки сразу пошло пятнами, и, натянув старенький сарафан, она откровенно сердито сказала, почти выкрикнула:
— Ну, на что, мама, они нам сдались? Да пусть их пилят, да вообще — плюнь ты на них с высокой колокольни… Им до нас, как до лампочки, а ты небось все переживаешь? Вот потому и сердце тебе теснит, и удушье это, проклятое, мучает…
— Нет, Аленка, позови… — настойчиво повторила свою просьбу Ульяна. — Нехорошо по-твоему получится… Вместе жили… Надо проститься… Не то он станет после мучиться… И сама секунды нигде не задерживайся: я ведь и тебя насилу-насилушки дождалась! Уж просто и не чаяла, что увижу больше…
— Да что это ты, мама, говоришь? — заплакала Алена. — Ты подумай только! Тут… экзамены на носу, а ты меня все пугаешь… Пройдет все это: просто ты расхворалась так от этой первой весенней слякоти, от непогоды!! Пройдет!..
— Позови, Аленка, не мешкая… — прошептала Ульяна. — Только непременно оденься и платком накройся, сырость страшная…
Дочь испытующе взглянула на мать: эта жуткая настойчивая просьба совсем не гармонировала с ее видом. Теперь выражение лица Ульяны было спокойное и необыкновенно ясное, точно у затомившегося на палубе пассажира при виде пристани. Но именно это необычное выражение почему-то так ее напугало, что она уже опрометью бросилась вон из дома, как была, в одном ситцевом сарафане, впервые нарушив приказ матери одеться и покрыться.
С колотящимся сердцем, вихрем помчалась перепуганная Алена по раскисшей тропинке возле насыпи и метрах в ста от будки Прясловой, когда уже можно было крикнуть, так круто остановилась, что ноги сами еще немного проехались по талому снегу.
— Скорее! — задыхаясь, выкрикнула она. — Мама зовет, да побыстрее!!
Она видела, как понимающе переглянулись быстро распрямившиеся отец и Маришка… Видела еще, как наотмашь, не глядя, швырнул отец в сторону поперечную пилу… Даже слышала, что, попав на обух врубленного в полено топора, пила певуче охнула… Потом Аленка, круто повернувшись, так же быстро побежала назад и до самого дома слышала сзади лишь топот отцовых сапог да его шумное прерывистое дыхание…
Уже возле приоткрытой двери отец опередил ее, и они на миг столкнулись, замешкались. И в эти считанные секунды вместе успели увидеть, что мать повернулась на бок и преспокойно спит. И оба, не сговариваясь, успели с удивлением подумать: «Как же это она перевернулась сама? Если уж давно не могла этого сделать без посторонней помощи?!»
Но когда разом вбежали в комнату и приблизились вплотную — с ужасом убедились, что она уже не дышит. А выражение ее лица по-прежнему было спокойное и необыкновенно ясное, будто она, действительно, лишь очень крепко уснула — так засыпают путники, пройдя долгий и утомительный путь.
14
Если б кто год назад сказал Петру, что он очень будет переживать эту утрату, — он бы в ответ, наверное, лишь устало и горько усмехнулся. А вот теперь он переживал столь глубоко, крепко и хмуро, что порой не спал целыми ночами. Отменно изучившая его Ульяна и тут не ошиблась: больше всего тосковал Петр, как ему казалось, лишь потому, что так и не управился он сказать ей эти шесть букв, всего одно-единственное слово: «прости».
И еще, будто смутный сон, порой невольно вспоминается давнее: как дружно и ладно они жили до этой непоправимой беды; и кем она ему была вначале, когда вернулся он с войны, после контузии, как говаривала Уля: «Сам себе не радый»… А ведь она — со своим добрым любящим сердцем и живым общительным характером — все потерянное им там, на войне, очень скоро сумела ему вернуть сполна! Он тогда быстро окреп и успокоился… Зато теперь мысли об этом, словно нарочно, без спроса лезут в голову, и не жди от них покоя ни ночью, ни днем — нет сна и не идет на ум работа!..
Алена переживала свою потерю еще труднее. Особенно мучительными для нее были первые дни после смерти матери. Но и гораздо позже, долгие несколько недель, ее видели с опухшими от слез глазами. Затем к ней зачастил с уроками Виталий, почти ежедневно забегали с разъезда подружки, не раз в домике на 377 километре появлялась теперь и классная руководительница — молодая, настороженная Вер Иванна.
Посетители эти вели себя по-разному. Юный сосед смотрел на Петра сочувственно, вежливо здоровался. Сменявшиеся, как на вахте, подружки демонстративно его не замечали, — будто он и не был хозяином дома. А красивая Вер Иванна, холодно ему кивнув, сразу подсаживалась к столику Алены и долго требовательно молчала: пока он, наскоро захватив футляр с сигналами, не догадывался уйти — точно повзрослевшая дочь находилась на приеме у врача!