Однако, искоса взглянув на нее, — понуро сникшую, убитую, — он быстро справился с собой и почти обычным голосом проговорил:
— Ну вот и довелось нам с тобой попутно услышать свои характеристики аж от собственных родных деток… Правда, критика была чересчур жесткая и обильная, но вовсе без самокритики, однобокая и потому, как говорится, не всяко лыко в строку… — И, помолчав, он веско заключил: — Хороший у тебя парнишка вырос, а что касается злых Алёнкиных слов и этих ее домыслов, поклепов и наветов: наплевать и выбросить!!.
— Ох, теперь уж навряд ли это выбросишь, а, похоже, чем дальше — тем больше, чаще и горше завспоминаешь, — устало, сквозь слезы отозвалась Моря и тяжко вздохнула.
— Да тут и вспоминать будет нечего — ни счас, ни потом! — решительно сказал Петр. — У нее ведь еще семь пятниц на одной неделе. Давай-ка лучше обговорим с тобой о деле… Когда ж мне, по-твоему, идти в дистанцию с заявлением насчет участков? А то, если время упустим, могут нас тогда за один зря прохолостевший огород и упрекнуть: скажут, ни себе, ни людям… И куда же и когда надумала ты отправиться нам с этим оформлением? Теперь с этим тоже нечего тянуть… Не в том глупом смысле, что кого-то нам нужно опережать, а просто складывается тут все одно к одному: ведь и в дистанции лучше сразу заявить, что мы муж и жена… Вот зарегистрировались, мол, мы вчера и потому так и так: навовсе сдаем один участок, ищите, дескать, как можно быстрее кандидата в освободившуюся будку…
Она тоже отчаянно пыталась справиться с собой, но не могла: долго и бурно плакала. Что-то будто повернулось в ее доброй робкой душе, жуткое новое решение уже было принято, но ее еще страшило резким словом отказа возбудить новую крупную ссору. Да и Петр говорил с такой спокойной деловитой уверенностью (словно сама его судьба уже все решила!), что на сердце ее стало еще тяжелее и от жалости к нему, и она долго не могла; вымолвить ни слова.
И, горько всхлипывая, она лишь коротко ответила наконец терпеливо ждавшему Петру глухим плачущим голосом:
— Петя, уже поздно теперь…
Вначале он не понял ее и принялся спокойно доказывать, что пора еще не больно глухая и все без спешки обговорить у них еще вполне есть время, да и вся-то беседа их продлится не очень долго. И даже нашел в себе силы пошутить, весело добавив: «Чай, это не тягучая планерка у нашего дорожного мастера с участием Бармалея!..»
Моря вскинула залитое слезами лицо, видимо, решилась ответить поподробнее, попонятнее, но переместившаяся луна теперь хорошо освещала Петра и, взглянув ему в глаза, она вдруг почувствовала как в груди и горле, что-то разом защемило, и она опять низко уронила голову.
В ответ, он увидел лишь, что она торопливо закрылась сдернутым с головы платком, прижала его к своему мокрому лицу обеими ладонями, а полные плечи ее начали опять судорожно сотрясаться от вновь подступивших рыданий.
И только когда она снова — и не раз! — повторила ему сквозь свой неудержимый бурный плач это свое неизменное «поздно теперь» — иной, жуткий смысл этой фразы и без подробных пояснений наконец дошел до его сознания. И хотя он еще не поверил этому, а уже успел тревожно подумать, что такое ее решение, если ему суждено сбыться, было бы самым плохим и страшным из того, что еще с ним могло случиться…
Битых два часа уговаривал он потом Марину одуматься и не городить явных нелепостей, не делать столь внезапного, совсем неоправданного, а лишь в недобрый час спровоцированного еще глупенькой зеленой Аленкой решения — такого страшного нового крутого поворота в своей и его жизни! «Полно, Моря, одумайся… Возьми-ка хорошенько себя в руки, не гнись ты — «до самого тына»! — от каждого ветра, не шарахайся из стороны в сторону от любого еще зеленого, незрелого мнения!» — сам очень волнуясь, на все лады внушал он ей и доро́гой и стоя у тына ее огорода.
— Они ж взрослые, не зря через месяц получат аттестат зрелости. А взрослые дети теперь быстро выпархивают из родительских гнезд, — долго и терпеливо внушал он ей. — И тем более не заставим мы своих осесть на веки вечные в наших будках! Да и будки-то эти, я уж тебе говорил, давеча, доживают свой век… Виталий, слов нет, добрый паренек, да все одно, пока еще молода, не грех тебе подумать и о себе: сегодня он дома, а завтра — в армии или учиться уедет… Или хоть пока понаслышке, со стороны, надо вспомнить тебе о незавидной участи тех старых родителей, которых вроде ненароком забывают и самые будто расхорошие их детки-эгоисты, когда вырастают и становятся взрослыми; а они сами вовремя не подумали, что и под старость надо человеку не только спокойный закут, но и сердечное участие.