Именно так было в то памятное осеннее утро. Погода стояла слякотная, сырая; мелкий спорый дождь сеял не переставая, и от него сразу помрачнело все, что было видно из окна, точно дождь вымыл все краски из давно знакомого пейзажа, но в изобилии оставил серую и черную. По стеклам медленно струились мутные потоки.
Набегавшись под утро по коридору, Тарас осторожно повалился спиной на койку и, стиснув зубы, молча ждал ухода неугомонных ребят на работу: он плохо спал ночь, его измучила боль и потому раздражала даже их обычная утренняя суетня. Когда и в коридоре поредел торопливый топот опаздывающих, мечущихся из сушилки в умывалку, а двери перестали хлопать, Тарас пристроил поудобнее левую руку к стене, на подушку, а в правую взял книгу. Читать было неловко. Прежде чем перевернуть страницу, приходилось класть книгу, но повесть его заинтересовала еще раньше, и, главное, это хоть несколько отвлекало от боли.
Он не прочитал и десяти страниц, как в дверь постучали. Не дожидаясь разрешения, вошли комендант и какая-то девушка в почерневшем от дождя плаще. В одной руке она держала сумку с инструментом и мотки ярких разноцветных проводов, а в другой — целую связку небольших изящных ящичков.
— Ты, Харитонов, никуда не думаешь топать? — вместо приветствия спросил комендант.
— В два часа на перевязку мне, — поморщился Тарас.
— О, еще не скоро, — обрадовался комендант. — Тогда кладите все на этот вот стол и можете не беспокоиться: все останется в исправности, — заверил он девушку. — Харитонов у нас парень сознательный… А насчет ключей — с Коновой: она и откроет и закроет. Договорились?
Комендант ушел, а девушка, сбросив плащ, начала раскладывать свое хозяйство. Видя, что Тарас перестал читать и молча наблюдает, она, не прекращая работу, спросила:
— В шахте руку себе повредили?
— А то где ж…
— Ушибли или порезали?
— Палец топором зацепил.
— То-опо-ором, — сочувственно округлив глаза, пропела девушка.
Больше говорить было не о чем. Девушка ловкими быстрыми движениями перетерла сухой паклей забрызганные дождем репродукторы и один, с белой чайкой на матерчатом квадратике, поставила на уже подготовленную раньше полочку. Пока она крепила к стене розетку, Тарас успел рассмотреть ее лицо: оно было нежным, матовым, без румянца на щеках, с темным пушком над верхней губой и тоже еще хранило, точно росу, дождевые брызги. Черные глаза были широко открыты, опушены мохнатыми, загибающимися на концах ресницами и глядели прямо, чуть-чуть удивленно. Она несколько раз смело перехватывала его взгляд, а Тарас каждый раз торопливо отводил глаза, делая вид, что продолжает читать: впервые в жизни почувствовал он, как от девичьего взгляда вдруг часто и коротко застучало его сердце. Про свой больной палец он забыл.
— Вы, случайно, не немой? — спросила девушка, посмеиваясь.
Видимо, ей было очень неприятно его молчаливое рассматривание.
— Что вы!.. — смутился Тарас. — Рука очень сильно болит, ноготь вон вчера сняли.
— Нарывала?
— Ну да…
— А-а, — сказала девушка. Затем критически оглядела проводку, сделанную из таких же, как у нее, цветных шнуров, и, не обращаясь к Тарасу, добавила: — Сейчас будем слушать…
Однако ящичек-репродуктор по-прежнему молчал. Недовольно нахмурив черные брови, девушка снова отвинтила розетку и, вынув обнаженные, зачищенные до блеска концы проводов, попробовала их языком.
— Да вы что! — испуганно поразился Тарас и даже вскочил на ноги.
— Что ж поделаешь, если наушники контрольные по молодости забыла, — спокойно пояснила она. — Не подключили еще, оказывается, вас в сеть-то, — со вздохом облегчения добавила она, улыбаясь, — а я уж тоже чуточку струсила… Думала, что опять репродуктор подсунули мне неисправный. Ну, ничего, денек потерпите, а то в такой дождь на мокрый столб-то лезть…
— И больше… и больше подождем! — громко вырвалось у Тараса.
Девушка засмеялась и, прихватив под мышку один репродуктор, забрав в руки моток провода и инструмент, вышла из комнаты. Тарас слышал, как она договаривалась с Коновой о том, чтобы та никуда не отлучалась и какие комнаты придется открывать.