Однако угроза Василия, что его нога не ступит больше в седьмое общежитие, оказалась совершенно пустой. Через несколько дней он сам заторопил Тараса, и, тщательно принарядившись, друзья снова отправились в гости. Потом ходили всю зиму, заявлялись уже «целиком комнатой», то есть вчетвером; нередко всей компанией ходили в кино или на постановку в шахтерский клуб, но чаще засиживались до общежитейского отбоя в гостеприимной одиннадцатой комнатке. Играли в домино, колечко и, может быть, в гораздо более древнюю игру, чем седой терриконик шахты «Соседка», — в почту.
Получив написанное милым круглым почерком «письмо» без подписи, всего из нескольких слов, вроде совета: «Не надо так смущаться девушек!» — Тарас краснел и с сильно бьющимся сердцем писал в ответ: «Не множественное число, а единственное!!!» Он ставил три восклицательных знака и жирно, даже ломая карандаш, подчеркивал последнее слово. В этих недомолвках и волнующих загадках, все же дающих ему возможность как-то показать свое отношение к Поле и хоть по выражению ее лица знать, как она на это смотрит, и заключалась для Тараса вся прелесть игры в почту. Если же она, прочитав подобную «загадку», с улыбкой встречала взгляд Тараса, а смуглое лицо ее даже немного розовело, он чувствовал себя по-настоящему счастливым и веселым. Когда же ему попадались «чужие», тонко нацарапанные фривольные записочки примерно такого содержания: «Я и моя подруга мечтаем танцевать с вами!» — он, невольно бросив искоса взгляд на кудрявую Зою, торопливо, но уже бездумно, не волнуясь, не надавливая карандашом, отвечал: «На здоровье». И только потом, с улыбкой поздней догадки, прочитав знакомое, решительно-размашистое: «Слова — вода!» — соображал, кому это адресовалось. Тоненькая Зоя и смешливая Лида заметно выделяли Василия из всех — это совсем не было секретом. Как-то ребята пришли втроем, без Василия, и Тарас видел, что обе подружки совершенно откровенно и, главное, одинаково сильно опечалились его отсутствием, а Поля и Рита только переглянулись, понимающе посмеиваясь.
Лида и Зоя были очень дружны, всегда поддерживали друг друга в спорах, полностью сходились во вкусах; года два назад вместе надумали записаться в кружок пения, одинаково пристрастились к художественным вышивкам, и над кроватями их висели совершенно неотличимые собственного рукоделия коврики. Обе тоненькие, шатенки, густо завитые, они в своих одноцветных платьях совсем казались сестрами-близнецами. Тарасу они в первые дни почему-то упорно напоминали модных «журнальных барышень». Потом он начал замечать, с какими неподдельно сияющими лицами встречают обе приход Василия, который в комнату входил всегда первым. Его смелость, находчивость, новенькая шляпа, дорогой галстук, отлично сшитый выходной костюм, независимый вид, грубовато-веселая манера разговаривать — громко, небрежно, никого не слушая, — видимо, все это вызывало в них радостное смущение. Только по просьбе Василия они соглашались исполнять дуэтом «коронные свои номера», с которыми уже выступали на вечерах самодеятельности. Это были популярные «Нелюдимо наше море», «Что мне жить и тужить, одинокой», «Метелица», а потом также отлично пели вдвоем и «Прекрасную маркизу», и «Пло-оток то-онет и не тонет», и многочисленные песенки из кинофильмов.
Если Василий пропускал вечер или два (это случалось нередко — он вдруг увлекся волейболом), они потом обязательно наперебой принимались допытываться у него, почему он отсутствовал, где проводил вечер, с кем, весело ли и так далее, пока не выносящий опеки Василий не снимал со стены гитару и, аккомпанируя себе, не начинал дразнить их, напевая нарочито плаксивым голосом, насмешливо играя глазами:
Потом, поочередно поглядывая то на Зою, то на Лиду, брал несколько бурных аккордов и, ловко перейдя на плясовой мотив, заканчивал это «объяснение» всегда одинаково бойким речитативом:
При последних словах он громко хлопал по струнам ладонью, словно подчеркивая, что это шутливое «музыкальное» объяснение тоже вполне исчерпано. И хоть проделывалось так уже не один раз, виновницы всегда ужасно смущались, а Василий хохотал на все общежитие. Смеялись, правда, все, кроме Поли: она почти всегда в подобных случаях пыталась оставаться серьезной, хотя Тарас видел, что и ей смешно. Вообще между Василием и Полей чувствовалась какая-то натянутость: не было еще той товарищеской простоты, которая постепенно сложилась у всех остальных в обращении друг с другом. Они мало разговаривали, упорно не переходили на дружеское «ты» и оба не отказывались при любом подходящем случае от взаимного обмена каким-нибудь мимолетным, но тонким и колючим замечанием. Наблюдая эту вежливую холодную отчужденность, Тарас не сомневался, что они друг другу явно несимпатичны, и по человеческой слабости, а главное, по молодости и неопытности очень этому радовался, тем более, что Поля продолжала оказывать Тарасу свое несколько покровительственное внимание.