А Поля хоть и весело посмеивалась над этим его неизменным добавлением и уточнением, но тут же целиком с ним соглашалась.
Те места книги, где узы дружбы и любви вдруг не выдерживали испытания временем, начиналась размолвка, героиня изменяла, а герой страдал, интересовали Тараса только с одной стороны: правда это или вымысел? Возможно такое неожиданное вероломство в жизни, или это только в книге? Чтобы проверить свои выводы, он обращал на такое место внимание Поли, откровенно делился с ней своим недоумением. «Значит, она по-настоящему и не любила?» — совершенно искренне спрашивал в таких случаях Тарас.
А Поля, как правило, тоже не была в восторге от таких поворотов, говорила, что и ей эта ситуация показалась маложизненной, не очень убедительной. Поговорив так с Полей или получив от нее обширнейшее письмо с такими мыслями о прочитанном, Тарас сразу же успокаивался, долго ходил довольный всем — и начитанностью Поли, и ее умом, и ее взглядами на дружбу, любовь, жизнь, и даже тем местом книги, которое вначале, как потом ему становилось ясно, немного неприятно его насторожило.
Но теперь в точности такую же «ситуацию» он не в кино смотрит и не в романе о ней вычитывает, а все это происходит с ним. Как ни старался Тарас объективно разобраться в происшедшем, а хладнокровно сказать: «Ну что ж, значит, и не любила», — он не мог. И снова возвращался к мысли о том, что во всем случившемся больше всех виноват Василий, невольно поминал недобрым словом так бездумно «облагодетельствовавшего» его председателя шахтместкома, потом некстати подвернувшиеся зональные соревнования по волейболу. А когда опять пытался построить из мелких случайностей хотя какую-то закономерность, уже смутно догадываясь, что жизнь гораздо многограннее, чем он до сих пор предполагал, из этого почему-то ничего утешительного не вытекало, ничего не получалось, кроме разве уже знакомого ему недовольства собой.
Одолеваемый такими думами, Тарас метался по комнате и ворочался на койке до тех пор, пока не заснул тяжелым, беспокойным сном, неловко уткнувшись лицом в грубошерстное одеяло. Но и во сне не пришло облегчение. Приснилось ему, будто Поля постучала в его окно (так она иногда делала, чтобы не заходить в «ребячье» общежитие), и потом они вместе, взявшись за руки, пошли на стадион. Там было солнечно, многолюдно, неутомимо бегали по зеленому ковру «свои» и «чужие» футболисты, их яркие майки то перемешивались, точно маки на грядке, в самой середине поля, то молниеносно перегруппировывались и снова рассыпались по его краям. Щедро, бурно рукоплескал стадион успеху каждого игрока. А всегда справедливая Поля на этот раз требовала, чтобы он аплодировал только одному курчавому игроку, и очень сердилась, когда он пытался выкрикнуть что-либо ободряющее другим.
Тарас проснулся весь в поту, а на душе сразу же стало еще тяжелее: действительность была хуже этого неприятного сновидения. От одной мысли, что он мог бы провести этот погожий летний день, как большой праздник, Тарас чувствовал себя так, будто кто наяву поглаживал по его сердцу колючей Полиной варежкой. Сразу вспомнилось: зимой не раз шутливо примерял он эти крошечные, затейливо связанные варежки; Поля всегда пугалась, что он их растянет на своей огромной ладони, а потом, когда убеждалась, что он осторожно надевал варежку только на кончики пальцев, смеялась.
Без стука, не спрашивая разрешения, как хозяйка, в комнату вошла Конова. Сегодня она лишь дневалила у ключей и потому одета была по-праздничному. Просторная, длинная, не забранная в юбку кофточка топорщилась, точно слегка накрахмаленная: ситец был совершенно нов. Голову ее покрывал не расхожий темный платок, а безупречно белый, с кремовыми глазками. В натруженных руках, видимо не умевших оставаться без дела, она бережно держала большой клубок и какое-то затейливое вязанье. Перехватив невольный взгляд Тараса, рассматривающего необыкновенно длинные спицы с сургучными шариками-головками на одном конце, Конова сказала:
— Что удивился так? Мастеровому человеку без дела не сидится! Старухи-то — небось слышал? — любят агитировать, будто по праздникам работать грешно, а я так понимаю, что трудиться никогда не грех, хоть и сама давным-давно старуха… Ты что это, сокол, сегодня квелый-то такой? Заглядываю раз, приоткрываю дверь в другой, в третий, а он все лежит кверху макушкой и даже не хочет, аккуратист мой самый главный, пыльные сапожищи-то свои скинуть! Шел бы вон на футболистов смотреть. Гляди-ка, опять народ на стадион потек: и девчонки бегут туда, и парни, и семейные… А ты нынче, право, вроде сурка: никак все не отоспишься!