– Я просила тебя не приходить домой пьяным…
– Мы посидели в кафе… У него взгляд беса, пронизывающий насквозь. Знаешь…
– Брось, Андрей. Зачем ты мне о нем рассказываешь? Ты бы лучше…
Опять она за свое. Это невероятно, но мысли о хромом приходят мне в голову даже, когда я целую ее и – удивительно! – даже в момент божественного наслаждения, которое я испытываю, купаясь со своей Настенькой в ласках любви.
О том, что я могу его больше никогда не увидеть, я не думаю. В новую встречу я безусловно верю. А как же! Но на сегодня достаточно впечатлений, да и время позднее.
Моя Настенька лежит рядом, дыша как ребенок. Я вижу красивую шею с большой родинкой, ее милое плечико, модно стриженный затылок. Устала, бедняжка… Я тоже притворяюсь спящим, лежу без движений…
– Андрей…
Она поворачивается ко мне лицом и, напрягая свое тугое тельце, вытягивается дугой, и секунду-другую лежит, замерев, как пантера перед прыжком (я знаю эти ее штучки). Я – мертв. Я делаю вид, что сплю, но только делаю вид, готовый ко всему, ко всем ее милым выходкам, ее капризам, ее желанию…
И вот пантера прыгает!
– Андрей!..
Она вскакивает и тут же обрушивается на меня, точно лавина, нежная лавинка, ласково впиваясь в мою кожу перламутровыми ноготками.
– Андрей!..
Господи, сколько же в ней жизни… Я – сплю.
– Я знаю, что ты не спишь, знаю…
Попробуй тут уснуть. Я ведь догадываюсь, чего она сейчас потребует. Настенька распаляет себя, терзает мою кожу, и вот я уже слышу:
– Я еще хочу, Андрей, еще, еще…
Ах, Настенька… Я открываю глаза.
– Я не могу уже…
– Можешь, можешь, можешь, можешь…
Она царапает мне кожу, кусает губы… Больно же!
– Можешь, можешь, – шепчет она, – я знаю, знаю…
Затем, стеная и неистовствуя, она истязает мое тело, мою вновь ожившую и лопающуюся от желания плоть, лихая наездница, сущий порох… Ах ты, моя ненасытница…
Она просто вышибает из головы все мысли о герое, опустошая память, сатанея в беспамятстве, как в пляске святого Витта и, наконец, истомившись и насытившись, замирает. Бешеная ее кошачья стихия стихает.
И тут оживаю я…
– Не дыши мне в затылок, мне жарко…
Она сбрасывает с себя простыню и отодвигается… Затем мы лежим какое-то время в тишине, счастливые, просто преступно счастливые, моя Настенька засыпает, а я тихонечко рассказываю ей сказку о каком-то хромом, тихую сказку, которую дарю ей на ночь, рисуя своего героя светлыми добрыми красками…
– Слушай, – едва слышно говорит она, – зачем ты мне все время о нем рассказываешь?
А кому же я еще могу рассказать?
– Ты бы лучше мне спинку погладил.
Я глажу.
– Я хочу спать, Андрей, я уже сплю. Ты рассказывай…
Я рассказываю, нежно глажу ей спинку, плечи, кутаю ее в простыни… Ах ты, моя труженица!..
Не знаю, как бы я жил без своей Настеньки.
На следующий день я убегаю с работы пораньше, спешу в кафе и, усевшись на свое место, весь вечер жду. Нет моего героя. Я спрашиваю официанта, не заходил ли мой гордец. Нет, не заходил. А видел ли его официант когда-либо прежде? Нет, не видел.
Во всяком случае припомнить не может. С каждым скрипом двери я поворачиваю голову…
Изо дня в день я ухожу с работы, провожаемый взглядами сослуживцев, их колкими шуточками, шныряю вблизи кафе по весенним улочкам в надежде встретить моего хромого… Нет его. Я с ног валюсь от усталости, грублю прохожим, позволяю себе орать на пациентов, то и дело заглядываю в кафе и немо вопрошаю официанта: не было?
На это он только разводит руками и виновато улыбается.
– Я упустил его, – жалуюсь я Настеньке.
– Да черт с ним, с твоим хромым… Найдешь себе слепого.
Я злюсь на Настеньку.
Поздним вечером я пытаюсь написать его портрет, рисую его, так сказать, внутренний мир, рассказывая о нем Настеньке и вызывая ее недовольство. Но мне не с кем больше поделиться своими горестями.
Я упрямо творю своего героя, мучая свое воображение, и твердо знаю, что без встречи с ним я обречен на неудачу. Все мои потуги шатки, хилы, хлипки…
Ночью я пишу, а утром, прочитав, рву написанное.
Я встречаю его к исходу второй недели поисков. Он сидит за нашим столиком на моем стуле и вяло тянет свое пиво. Я замечаю его с улицы через окно, спешу к нему и готов расцеловать.
– Ты где пропадал? Привет…
Я сердито набрасываюсь на него, как на старого знакомого, зло упрекаю тоном и всем своим видом: что ты себе позволяешь?..
Мое “ты” его не ошеломляет, а на рассерженный вид, как я вскоре понимаю, ему начихать. На приветствие он все-таки отвечает кивком головы, но вопрос оставляет без ответа.
– Ты есть хочешь? Я угощаю.