Мэн Ши, тем не менее, все же была совсем не уверена в данном ею совете. Однако до отбоя оставалось совсем немного, а старший наставник Лань предупредил ее, что гонец вылетит обратно с первыми лучами рассвета, и все письма, которым предстояло отправится в расположение армии, должны быть упакованы уже с вечера.
На дворе давно стемнело, и колоколу вот-вот предстояло отзвонить к отбою. Решившись, Мэн Ши быстро запечатала письмо и поспешила с ним к Лань Цижэню.
========== Глава шестая, в которой Лань Цижэнь думает о том, о чем не хотел бы думать и узнает то, чего не хотел бы знать ==========
Комментарий к Глава шестая, в которой Лань Цижэнь думает о том, о чем не хотел бы думать и узнает то, чего не хотел бы знать
Не иллюстрация, конечно, но…
Пока писал, меня преследовал этот образ - и в конце концов я не сдержался и нарисовал )
Молодой Лань Цижэнь с маленькими племянниками: https://i5.imageban.ru/out/2021/03/01/ecdbbf4e0bd4a81e2bb561c63f3d1432.jpg
Лань Цижэнь шел по дорожке, ведущей от библиотеки, так стремительно, как только дозволялось правилами ордена. Множество дел и бесчисленное количество вопросов ожидало его решения. Голова пухла от собственных проблем, а в душе давно и прочно поселилась тревога за племянников.
Ему совершенно ни к чему были воспоминания, которые всколыхнула в нем маленькая женская фигурка, кинувшаяся прямо на него, простирая в мольбе руки.
— Оставьте его мне! У вашего ордена уже есть наследник, оставьте маленького мне!
Лань Цижэнь, не останавливаясь, прикрыл глаза и со свистом втянул воздух. Семнадцать лет прошло, а он все так же отчетливо помнит этот отчаянный вопль.
Правила ордена Гусу Лань запрещали испытывать низменное чувство ненависти — и Лань Цижэнь очень старался не ненавидеть свою невестку. Получалось из рук вон плохо, и потому он пытался как можно тщательнее анализировать свои эмоции. Эта женщина была виновата в смерти их старейшины и наставника. Эта женщина стала причиной того, что его брат отказался от мира, лишив Лань Цижэня единственного родного и близкого человека. По ее вине, из-за того, что наставника не стало так рано, Лань Цижэню пришлось занять его место, не достигнув толком даже восемнадцати лет. У него было множество причин питать к ней неприязнь — и по личным причинам, и как представителю своего ордена.
Однако за свое преступление перед орденом госпожа Лань уже расплатилась. Брат назначил ей наказание — и старейшины, скрепив сердца, подтвердили его. Значит, и Лань Цижэнь не имел права больше ничего испытывать по этому поводу. Ненавидеть же по личным причинам казалось еще более презренным, и потому он старался сдерживаться, раз за разом назначая наказание самому себе.
Лань Цижэню постоянно приходилось следить за своими чувствами, дабы они не переходили границы дозволенного. Встречаться с невесткой он был вынужден, каждый месяц по несколько раз. Регулярно — отводя к ней и забирая от нее А-Хуаня, время от времени — по иным официальным делам. Иногда это казалось смехотворно глупым: он, Лань Цижэнь, видел свою невестку чаще, нежели ее собственный муж. Подобные мысли порождали раздражение, а то, в свою очередь, очередной всплеск ненависти.
Но в тот морозный январский день, так отчетливо врезавшийся в память, ненависть впервые за четыре года отступила. Ненавидеть надменную, горделивую, вздорную госпожу Лань было легко. Ненавидеть сломленную, отчаявшуюся, умоляюще протягивающую руки мать — невозможно.
Она молчала и держалась с достоинством, когда у нее забирали А-Хуаня. В дни посещений она возвращала его спокойно, лишь слегка улыбаясь на прощание. Она никогда и ни о чем не просила.
Но в младшего сына она вцепилась подобно волчице, и на ее красивых, светлых до прозрачности глазах впервые на памяти Лань Цижэня выступили слезы.
Он поддался болезненному очарованию этого горя и взял на себя смелость обратиться к старейшинам. Можно ли, спросил он, оставить госпоже Лань младшего сына — и получил отказ. Госпожа Лань, ответили ему, женщина порочная, и ничему хорошему научить сына не сумеет. Это лишит мальчика возможности стать достойным адептом родного ордена, и он, даже повзрослев, будет вынужден продолжать оставаться в заточении. Другим же концом подобное решение ударит по А-Хуаню, ибо как объяснить трехлетнему ребенку, почему его брат может оставаться с матерью, а он сам — нет? Так что, вынесли вердикт старейшины, если Лань Цижэнь не хочет лишить младшего из сыновей своего брата будущего, а старшего — матери, следовало подчинить их общему порядку.
Лань Цижэнь подчинился сам и вынудил подчиниться невестку. Он приводил к ней обоих сыновей раз в месяц — и обоих забирал обратно. А-Хуаня госпожа Лань по-прежнему отпускала спокойно, а маленького А-Чжаня держала на руках до последнего мгновения, словно никак не могла расстаться с надеждой, что на этот раз ей его все-таки оставят.
Наблюдая за этой привязанностью, Лань Цижэнь не мог немного не смягчиться. Даже то, что младшего сына госпожа Лань явно любила сильнее, не могло нарушить этой странной семейной идиллии, ибо А-Хуаню каким-то чудом даже в столь юном возрасте хватило благородства не ревновать материнской привязанности. Наоборот, он самостоятельно додумал, что об А-Чжане надо заботиться больше, ведь он такой маленький, и ему нужнее. Сам он, со всей силой своей светлой детской души, любил всех.
А вот госпожа Лань в конце концов сдалась — и ненависть, уже почти было уснувшая в душе Лань Цижэня, поднялась с новой силой. Он с таким трудом простил ей появление в жизни своей семьи и своего ордена, однако простить уход оказалось еще тяжелее. Госпожа Лань была молодой женщиной и сильной заклинательницей — Лань Цижэнь не сомневался, что она могла бы победить свою болезнь. Наверняка могла бы, если бы любила своих сыновей — хотя бы даже одного из них! — еще хоть чуточку сильнее.
Лань Цижэнь не кривил душой, говоря Сичэню, что в грехах между мужчиной и женщиной виноваты оба. И в том, что наследники ордена Гусу Лань вынуждены были расти и без отца, и без матери, вины брата было ничуть не меньше, чем его жены. Однако отца худо-бедно им сумел заменить сам Лань Цижэнь, хоть он и думал не раз, что из его брата отец вышел бы гораздо лучше, а вот на роль матери не нашлось никого. Их с братом собственная мать погибла много лет назад на Ночной охоте, а иных близких родственниц у них не оказалось. Едва А-Хуань и А-Чжань перестали нуждаться в кормилицах, они остались практически полностью без женского влияния.
Почти.
У них имелся один-единственный день в месяц, когда они встречались со своею матерью. Это было необходимо им обоим, необходимо почти как воздух. И пусть кое-кто из старейшин уже начинал поговаривать о том, что А-Хуань стал достаточно взрослым, чтобы больше не нуждаться в подобных посещениях, Лань Цижэнь был твердо настроен отстаивать права обоих племянников до последнего. Он решил, что, пока его слово хоть что-то значит, его племянники будут встречаться со своею матерью, даже когда они повзрослеют окончательно.
Однако госпожа Лань распорядилась своей судьбой и судьбой своих сыновей по-иному. Она прекратила борьбу, выбрав уход. Это был для нее единственный способ покинуть место своего заключения, и она покинула его — вместе с сыновьями. Эта разлука моментально сломала что-то в А-Чжане — и это видели все. Сломала она, как Лань Цижэнь понял только уже много позже, что-то и в А-Хуане. Тот не замкнулся в себе, как младший брат, и не перестал улыбаться, однако то, как явственно он потянулся к чужому семейному счастью, чересчур отчетливо подсказало, насколько же ему не хватило любви собственной матери.
Госпожа Мэн, как увидел и осознал Лань Цижэнь сегодня, не бросила бы своего сына никогда. Она боролась бы за него до последнего — собственно, она и поступала так всю свою жизнь. Маленькая, хрупкая, не владеющая и каплей духовных сил, она сама, без помощи со стороны, вырастила из своего ребенка достойного человека.