В гостевом павильоне жаровня имелась, но ее отчаянно не хватало. Мэн Ши, махнув рукой на приличия, натянула на себя все, что у нее имелось из вещей, включая юньпинское и ученическое платья — первое она так и не удосужилась выбросить, а второе ее так и не попросили вернуть.
Она ходила по комнате вокруг жаровни, пока могла. Устав, Мэн Ши падала рядом и тянула озябшие руки к самым углям, рискуя обжечься. Ни к обеду, ни к ужину она выйти так и не решилась.
Мэн Ши надеялась, что морозы скоро уйдут. Ей казалось, что такой холод не может стоять долго. Погода изменчива, и потеплеть должно совсем скоро…
Не теплело. Вскоре у Мэн Ши уже не осталось сил, чтобы ходить. Она несколько дней ничего не ела, а воздух, стоило хоть немного отдалиться от жаровни, становился столь стылым, что им было больно дышать. Только остатки здравого смысла не давали Мэн Ши утащить жаровню к себе в кровать: если от случайного уголька загорится постельное белье, ей просто не хватит сил, чтобы спастись. Но в последний день ко всем прочим бедам добавился еще и тяжелый надрывный кашель, и от того, чтобы притянуть жаровню к себе в объятия, Мэн Ши спасла только потеря сознания.
В себя она пришла от резкого терпкого запаха. В ее губы мягко, но настойчиво тыкался край чаши, и Мэн Ши, скорее инстинктивно, нежели действительно поняв, что от нее хотят, сделала несколько глотков. Горло ободрало внезапной болью, и она закашлялась.
— Тише, тише… — ее чуть приподняли и помогли повернуться на бок.
На спину легла чья-то теплая рука, и наконец-то удалось вдохнуть воздух по-нормальному. Ей снова подсунули питье, и Мэн Ши послушно осушила чашу. Затем сон вновь поглотил ее.
Она просыпалась и проваливалась в дрему снова и снова, пока наконец не пришла в себя настолько, чтобы осознать: в комнате наконец-то тепло, сама она больше не напоминает кочан капусты, а сверху ее укутывает мягкое, подбитое мехом покрывало.
Снаружи вновь раздались голоса, и Мэн Ши осознала, что именно от их звуков она и проснулась на этот раз. Что говорил мужской — знакомый — голос, Мэн Ши разобрать не успела, зато услышала ответ:
— А я снова повторяю: ничего такого, с чем не справилось бы мое лечение! А ты о себе бы лучше подумал, я тебе сколько раз говорила не волноваться понапрасну?
— Ничего себе «понапрасну»! — мужской голос едва не задохнулся от возмущения.
«Господин Лань, — чуть рассеяно спросонья подумала Мэн Ши. — Красивый у него голос… Хорошо, что он не читает лекций девушкам…»
— Ничего себе «понапрасну»! — продолжал тем временем нарушать правила о запрете на шум и на гнев господин Лань. — Чуть гостью не заморозили! Неужели мы на войне мало людей теряем?
Он словно захлебнулся, и его речь сменилась глухим кашлем.
«Неужели тоже простыл? — встревоженно подумала Мэн Ши. — Зачем тогда ходит по морозу?»
— Ну просила же не волноваться! — перекрыл все собой ворчливый женский голос. — Не хватало еще, чтобы и ты свалился. Как был непослушным мальчишкой, так и остался. Что мне с тобой делать?
— Поставьте нашу гостью на ноги, и я успокоюсь, — отдышавшись, но все еще хрипло ответил господин Лань. — Мне еще главе ответ писать предстоит, как ему за гостью отчитываться?
— Отчитываться он собирается! — фыркнула его собеседница. — Не такие взрослые у тебя мальчики, чтобы ты перед ними отчитывался. Наш глава еще ох как нескоро осознает, что дядюшка ему больше не указ!
И добавила без паузы, но уже мягче:
— Иди уж, отдохни лучше, раз свободный час выпал. Внутрь тебе все равно не войти, а на словах я тебе и так все скажу. На поправку она идет.
— Что-то долго идет, — мрачно отозвался господин Лань. — Уже четвертый день сменился…
— Так она не заклинательница, — голос его собеседницы стал увещевательным. — Собственных сил меньше, времени на восстановление нужно больше. Опасности больше нет, но сама она не может ни медитировать, ни заняться самоукреплением. Мои отвары поставят ее на ноги, но терпение здесь потребуется. Твое терпение, заметь, не в последнюю очередь! Иди уже отсюда и займись собой, чтобы мне на еще одного пациента отвлекаться не пришлось!
— Если будут какие-нибудь изменения — сообщите, — сдался, но все же не преминул оставить последнее слово за собой господин Лань.
Его таинственная собеседница, как оказалась, была старшей целительницей ордена Гусу Лань. Когда Мэн Ши ее наконец увидела, она поняла, что та действительно была вправе называть господина Лань «мальчишкой» и обращаться с ним соответственно: на вид ей можно было дать лет сто! И это ведь при том, что заклинатели, как поговаривали, могли подолгу сохранять молодость.
Хоть дело свое целительница явно знала, характер у нее оказался несладким. Мэн Ши немного опасалась, что ее будут отчитывать за излишнюю самонадеянность, однако целительница предпочитала прохаживаться насчет тупоголовых мужчин, не видящих дальше своего носа, и надменных куриц, не способных заглянуть дальше списка правил. Намек на мужчин Мэн Ши поняла и за господина Лань несколько раз попыталась вступиться — безуспешно, ибо у ее рта неизменно оказывалась чаша с отваром; а про «куриц» догадалась, лишь когда к ней в комнату одна за другой стали заглядывать остальные дамы.
— Старшая целительница нас правильно отчитала, — призналась Мэн Ши такая строгая дама, что рядом с ней и императрица показалась бы легкомысленной девчонкой. — Мы должны были проявить больше внимания к своей гостье. Не все приглашенные ученики хорошо переносят наши зимы, и обычно мы отслеживаем их состояние, а тут проявили недопустимую небрежность.
— Все-таки наши правила иногда не совсем справедливы, — протараторила чересчур бойкая для Ланей девица, явно из старших учениц. — Ну вот не пришел человек к обеду — отчего бы не поинтересоваться причиной? Так ведь нет: «Излишнее любопытство»! А ведь что стоило заглянуть и спросить!
— Навязываться гостям нехорошо, — с достоинством прогудела статная дама средних лет. — А все же отвыкли мы от гостей. Бывают ведь и застенчивые, и забывать про таких не должно. Уж я-то, когда очередная порция еды осталась невостребованной, обязана была забеспокоиться!
Мэн Ши выслушивала их всех молча, старательно улыбаясь и одновременно прикусывая нижнюю губу, чтобы не расплакаться. За все те полтора года, что она провела в Облачных Глубинах, Мэн Ши привыкла быть благодарной этим дамам уже хотя бы за то, что они не обсуждают ее — по крайней мере, не в ее присутствии. За то, что не шептались, не косили взглядами, и, уж конечно, не пытались подколоть в разговоре. Правда, с нею никто и не разговаривал — однако не разговаривали они и между собой. Быть может, для бесед существовали иные места, но в обеденном зале всегда царила тишина.
Мэн Ши никогда не была чересчур общительной, дома ее даже когда-то считали слишком застенчивой, а уж обстановка в ивовом доме и вовсе не располагала к дружбе. И потому все это время она просто радовалась, что до нее никому нет дела.
Однако оказалось, что все-таки есть. Ну не из страха же перед старенькой целительницей к Мэн Ши вдруг потянулось такое паломничество? Все эти женщины, девушки и почти девочки заглядывали к ней и говорили пусть чуточку неловко, но, судя по всему, вполне искренне. Их красивые, будто выточенные из драгоценного нефрита лица словно смягчались, у некоторых даже озаряясь улыбками, и Мэн Ши в какой-то момент показалось, что она…
Что она здесь больше не гостья.
Когда Мэн Ши наконец-то сумела подняться на ноги — немного дрожащие от слабости, но все-таки уже способные удержать ее в вертикальном положении, — старая целительница вручила ей плащ. Такой красивый, что Мэн Ши даже не сразу рискнула дотронуться до него: нежно-голубой с тонкими, серебристыми, будто морозными узорами по краю, он был подбит густым белоснежным мехом. Мэн Ши заворожено любовалась им несколько мгновений, прежде чем до нее дошло, что плащ этот не только восхитительно красив, но еще и, вне всяких сомнений, баснословно дорог.