Мэн Ши в ответ беспомощно улыбнулась. Она понятия не имела, любит ли Цзинь Гуаншань собак. Она вообще почти ничего о нем не знала. Хоть тот и купил «самую образованную куртизанку Поднебесной» на несколько ночей, но разговоров особо не вел. Немного послушал игру на гуцине и декламацию стихов, а все остальное время посвятил плотским утехам.
— И все же я не должен был… напоминать, — тем временем зачем-то продолжал оправдываться господин Лань.
«Он хочет услышать, — поняла вдруг Мэн Ши. — Прежде, чем сказать что-то еще, он хочет услышать, что мое сердце свободно»
Это осознание пришло к ней почти интуитивно, отголоском из очень давнего прошлого. Когда знакомые девушки — тогда еще приличные, из хороших домов друзей ее семьи — обсуждали тех, кто был мил их сердцам. Возлюбленных хотелось вспоминать, говорить о них каждую минуту, по сотне раз обсуждать их поступки… И даже если влюбленность была несчастливой, подобные желания никуда не девались. Пусть слышать драгоценное имя бывало и больно, но все равно не менее желанно.
Мэн Ши в первый момент собиралась отшутиться и перевести разговор на другую тему. Однако потом ей вспомнились слова старой целительницы о том, что надо быть честной. Бросив быстрый взгляд на напряженное лицо с совершенно не равнодушно горящими глазами, Мэн Ши поняла, что и сама не хочет больше врать этому человеку. Что бы он ни решал для себя сейчас, он должен сделать это, располагая всеми данными. Она никогда больше не сможет взглянуть ему в глаза, если он примет решение, основываясь на ложных сведениях.
— Господин Лань, — собравшись с духом, произнесла Мэн Ши негромко. — Я боюсь, между нами произошло недопонимание.
Его лицо стало еще более сосредоточенным, он сам весь словно бы подобрался, вытянувшись еще прямее, хотя это и казалось невозможным.
— Вам показалось — а я не возразила, — что я была любовницей главы Цзинь. Это неправда. Он никогда не любил меня, как и я никогда не любила его. Он просто купил меня на несколько ночей.
— Ку… пил? — запнувшись посреди слова, растерянно переспросил господин Лань.
Мэн Ши с трудом подавила истерический смешок. «Если и дядя знает о ивовых домах не больше, чем племянник, то я даже не представляю, как тут можно объяснить», — подумала она почти с умилением.
Однако в глазах Лань Цижэня все-таки мелькнуло наконец понимание — недоверчивое, почти испуганное, — и он произнес:
— Этого не может быть. Вы слишком… утонченны и образованы для такого.
— Я была очень дорогой проституткой, — Мэн Ши усилием воли подавила вздох и заставила себя продолжать смотреть ему в глаза.
Господин Лань покачал головой, все еще отказываясь верить.
— Невозможно, — повторил он. — Это противоречит здравому смыслу.
Несмотря на напряженную ситуацию, Мэн Ши почувствовала, как в груди у нее потеплело. Он пытался отстоять ее перед нею же самой — и при этом собирался опираться на логику!
— Это только так кажется, — возразила она как можно мягче. — А на самом деле все это было… ужасным стечением обстоятельств. По большому счету, никто не был виноват, все просто… так получилось.
Он промолчал, но взгляд его спрашивал — и Мэн Ши рассказала. И про долги отца, и про то, как он верил, что ее возьмут в младшие жены, и про хозяина, желавшего вернуть свои деньги. И про себя, склонившуюся перед своей судьбой.
— Я всегда молчала, — призналась она под конец. — Потому что все ведь по закону. Только один раз я взбунтовалась: когда обнаружила, что жду ребенка. Ивовым девушкам не положено рожать, и тех, кто был неосторожен, плод заставляют скинуть… Но я все твердила, что это ребенок заклинателя, самого главы Цзинь — и его не посмели тронуть. Мне дали родить, хоть и меня, и его потом постоянно этим попрекали. Хозяйка все надеялась, что его заберут, мы с Яо и сами об этом мечтали, но глава Цзинь так больше никогда к нам и не вернулся.
— Как же вам удалось освободиться? — после небольшой паузы спросил Лань Цижэнь.
Мэн Ши замешкалась с ответом. Строгий дядя вряд ли будет рад узнать, что его племянник посетил ивовый дом, пусть даже днем и по сугубо деловому вопросу. Глава Лань был так добр к ней, и Мэн Ши совсем не хотелось его подвести.
Тяжелый вздох Лань Цижэня вывел ее из задумчивости.
— Пожалуйста, — произнес тот почти жалобно. — Пожалуйста, скажите мне, что Сичэнь вас оттуда не выкрал?
Никогда еще в своей жизни Мэн Ши так заливисто не хохотала.
========== Глава десятая, в которой Лань Сичэнь делает объявление, защищает честь семьи и получает желаемое ==========
Письмо из дома Лань Сичэнь дочитывал с широкой улыбкой. Он не ожидал подобных известий и теперь даже восхищался дядиному умению держать себя в руках. Два с половиной года они общались исключительно посредством переписки, и сам Сичэнь не мог сдержаться и не писать обо всем, что его волновало. Он осознавал, что в любое другое время дядя не одобрил бы такого количества «пустой болтовни», но сейчас это являлось необходимостью. Сичэнь всегда помнил, что однажды ему предстоит стать главою ордена, — но никогда не думал, что этот день наступит столь скоро. Что могло лишить жизни его отца, умелого совершенствующегося, одного из сильнейших заклинателей своего поколения, но при этом не покидающего пределов Облачных Глубин? Конечно, дядя потихоньку передавал ему дела ордена, но над многим они еще работали вместе. Сичэнь весьма ценил эту поддержку, от души сочувствуя Не Минцзюэ, которому не на кого было опереться в свое время.
Однако война сравняла их. Здесь, на поле боя, и Сичэнь остался один на один со своим титулом, положением и ответственностью. Ему безумно хотелось поговорить хоть с кем-нибудь: не обязательно попросить совета или помощи, но хотя бы просто поговорить! Убедиться, что рядом есть близкий человек.
К сожалению, Ванцзи, хоть и был прекрасным воином, но для душевных разговоров не подходил совершенно. Сичэнь не сомневался, что брат выслушал бы, если бы его попросили, но при этом не понял бы, зачем это нужно. А беспокоить его, и без того устающего и выкладывающегося на поле боя по полной, ради одних своих душевных метаний Сичэнь считал себя не вправе.
А-Яо совершенно точно не просто выслушал бы и понял, но еще и нашел бы подходящие воодушевляющие слова — однако А-Яо не было рядом на протяжении этих двух лет.
Поэтому Сичэнь сдался и писал дяде. Не столь подробно, как мог бы выговориться А-Яо, но все же и не столь кратко, как приходилось общаться с Ванцзи. И дядя тоже, словно чувствуя эту чересчур острую сейчас потребность в семейном тепле, отвечал довольно подробно. Излагая все в привычной ему суховатой манере, он, тем не менее, не скупился на бумагу, чтобы поведать о том, как обстоят дела дома, отмечал тех или иных учеников, рассказывал о свалившихся на его голову ночных охотах…
Вот только о госпоже Мэн он почти ничего не писал. Лишь упоминал мельком, что у той все в порядке — и то, как догадывался Сичэнь, лишь для того, чтобы было что передать по цепочке для А-Яо.
А теперь вот…
Все еще не в силах убрать с лица эту слишком радостную, а оттого несколько глуповатую улыбку, Сичэнь вышел из своей палатки, чтобы найти А-Яо. Для него тоже имелось письмо. Едва закончилась со смертью Вэнь Жоханя война, Сичэнь поспешил отписаться домой, отдельно попросив дядю порадовать госпожу Мэн тем, что ее сын не только жив и здоров, но еще и стал героем. И вот теперь вместе с пакетом от дяди пришло послание и для него. Сичэнь подозревал, что оно отчасти повторит дядино письмо, и ему не терпелось увидеть лицо А-Яо.
Дорога, не столь длинная, заняла немало времени. Они победили, и война закончилась, но дел оставалось еще очень и очень много. Жизнь в военных лагерях союзников бурлила, а так как теперь многие перестали придерживаться строгих порядков, то все еще и изрядно перемешались между собой. Иногда было затруднительно понять, в чьем именно расположении находишься, настолько все вокруг пестрело от разноклановых ханьфу.