Когда Яо дочитал, в глазах у него стояли слезы. Он сделал попытку сказать что-то, однако с его губ слетел только невнятный вздох, подозрительно похожий на всхлип. Сичэнь понимающе протянул ему чашку с чаем, и Яо благодарно сделал несколько глотков. Совладав наконец со своим голосом, он произнес:
— Матушка пишет, что твой дядя готов принять меня в семью.
— Это так, — улыбнулся Сичэнь. — Мне дядя об этом тоже написал.
— Он… он же совсем меня не знает, — потупившись, пробормотал Яо. Его пальцы, уже больше не мучающие бумагу, теперь с силой вцепились в чашку.
— Тебя знает твоя мама, — Сичэнь осторожно накрыл его руки своими и мягко заставил поставить чашку на стол: та была горячей, и ему не хотелось, чтобы Яо обжег ладони. — И я тоже. Мы тебя любим, и дядя тоже готов полюбить.
— Это… невозможно, — Яо недоверчиво покачал головой. — Мой отец… Мой отец не желает признавать меня! Что бы я ни делал, он раз за разом отталкивает меня. Разве можно принять вот так, не глядя?
— А-Яо, — Сичэнь, встревоженный такой реакцией, постарался вложить в свои слова всю душу. — А-Яо, пожалуйста, послушай меня. Дядя принял нас с Ванцзи и вырастил как родных сыновей. Потому что мы — дети его брата, человека, которого он горячо любил. Сейчас он любит твою мать, и потому готов принять тебя. Потому что когда любишь, то принимаешь в любимом человеке все, в том числе и его детей.
— Но тогда, — немного успокоившись, встряхнулся Яо. Сичэня обрадовало уже то, что в его глазах засияла усердная работа мысли. — Тогда глава Цзинь никогда уже больше не сможет признать меня?
Лань Сичэнь с трудом подавил вздох. У А-Яо была какая-то навязчивая идея. Казалось бы, он уже убедился, что в ордене Цзинь не придется ко двору, что Цзинь Гуаншань не желает оценить его по достоинству — и все равно с упорством, достойным лучшего применения, жаждал именно его признания.
— А-Яо, никто не собирается тебя неволить, — Сичэнь постарался успокоить своего взволнованного друга. — В отличие от нас с Ванцзи, ты сейчас — взрослый человек. Тебе не нужна опека, и ты сам можешь решать, чего именно ты хочешь. Ты можешь принять наше предложение и взять нашу фамилию, можешь остаться у нас просто на обучение, можешь покинуть Облачные Глубины сразу после свадьбы… Главное — помни, что этот выбор у тебя есть.
Мэн Яо улыбнулся ему — наконец-то настоящей улыбкой, — и у Лань Сичэня отлегло от сердца.
Перед отъездом домой осталось решить только одну задачу: как-нибудь оторвать Ванцзи от Вэй Усяня. Сичэнь понимал и даже уважал беспокойство брата, однако их дядя женился отнюдь не каждый день, и к семье следовало проявить почтение.
Чтобы найти Ванцзи, пришлось отправиться в расположение ордена Юньмэн Цзян. Здесь людей было меньше и клановые цвета преобладали, поэтому долго искать не пришлось. Белое ханьфу Ванцзи выделялось на темно-фиолетовом фоне и было заметно издалека. И, разумеется, брат обнаружился в непосредственной близости от Вэй Усяня. Выглядел тот достаточно паршиво, даже хуже Яо, хотя с момента последней битвы прошло уже некоторое время. Вэй Усянь тогда, конечно, выложился по полной, однако с тех пор он ничем особенным не занимался.
— Да отстань от меня уже! — застал на подходе окончание разговора Сичэнь. Вэй Усянь говорил не столько зло, сколько с усталым раздражением. — Никуда я с тобой не поеду, тем более в Гусу!
Ванцзи собирался что-то ответить, но, завидев брата, промолчал.
— Ванцзи, молодой господин Вэй, — поприветствовал их Сичэнь и добавил: — Боюсь, я вынужден вас разлучить. Сборы окончены, и мы выезжаем немедленно.
— Брат, я нагоню, — бросив взгляд на своего прежнего собеседника, предложил Ванцзи.
— Выезжаете? — воодушевился Вэй Усянь. — Лань Сичэнь, не позволяй своему брату задерживаться! Обязательно забери его с собой!
Сичэнь с трудом сдержал улыбку, понимая, что брат был бы ею обижен. Ему было почти жаль разлучать этих двоих: впервые в жизни Ванцзи сам, по собственной воле хотел общения с кем-либо. Правда, по иронии судьбы, именно этот «кто-то» отчаянно не желал его компании, однако Сичэнь чувствовал, что Вэй Усянь не испытывает настоящей неприязни к его брату. Скорее, того терзала собственная усталость и, возможно, нечто тяжкое на душе. Если бы была возможность, Лань Сичэнь предпочел бы оставить этих двоих разбираться в своих взаимоотношениях: он предполагал, что подобное пойдет на пользу обоим. Однако сейчас…
— Ванцзи, мы должны прибыть все вместе, — как можно мягче произнес он вслух. — Нас ждет слишком важное событие, а ты даже еще не знаком с госпожой Мэн. Ты же не хочешь, чтобы дядя подумал, будто ты не желаешь этого брака?
Каким бы взвинченным ни был Вэй Усянь, информацию он умудрялся выхватывать на лету. Вот и сейчас его усталое раздражение вдруг сменилось легкой заинтересованностью.
— Брака? — переспросил он. — В ордене Лань намечается свадьба? Поздравляю! А кто женится?
— Дядя, — кратко ответил Ванцзи, не отводя от него своего по-прежнему пристального взгляда.
— Эм… — немного растерялся Вэй Усянь. Он, казалось, что-то прикидывал в уме. — Да нет, быть не может! Лань Чжань, я думал, у вас только один дядя?
— Один, — Ванцзи был традиционно немногословен, и, несмотря на то, что время поджимало, Сичэнь понял, что он просто обязан досмотреть этот спектакль до конца.
Глаза Вэй Усяня в мгновение ока округлились и стали такими огромными, что Сичэнь вынужден был прикусить щеку изнутри. Сейчас грозный и опасный темный заклинатель выглядел даже младше, чем тот мальчишка, что приехал когда-то учиться в Облачные Глубины.
— Вы меня разыгрываете! — наконец сделал заключение Вэй Усянь, чуть надувшись. Он перевел взгляд с Ванцзи на Сичэня, а затем обратно. — С чего это старик надумал жениться?
— Дядя не старый, — возмутились братья Лань хором, а Сичэнь добавил: — Господин Вэй, даже не старайтесь. Я уже успел столько раз обсудить этот вопрос, что вряд ли вы подберете какие-нибудь новые аргументы.
— Да, но… — Вэй Усянь все еще пребывал в растерянности. — Но какая женщина согласилась выйти за него замуж? Где он нашел такое дивное, святое создание?
Сичэня после его фразы раздирали противоречивые эмоции, но умиление победило. Из всех, кто говорил с Лань Сичэнем на данную тему, Вэй Усянь оказался единственным, кто первым делом обеспокоился о госпоже Мэн.
Ванцзи же, менее склонный к чувствительности, однако, как всегда, собранный и практичный, уловил момент душевной нестойкости своего оппонента и снова настойчиво попросил:
— Вэй Ин, поедем с нами!
— Да не поеду я в… — привычно, но уже как-то мягче огрызнулся Вэй Усянь и вдруг запнулся. На его лице явственно отобразилась борьба мысли. Наконец он не выдержал и выпалил: — Проклятье! Я должен увидеть эту женщину! Иначе я ни за что не поверю, что она существует!
Сичэнь наконец получил право улыбнуться. Ванцзи даже не подумал спросить, будет ли уместен посторонний на семейном торжестве, однако он добился своего, и Сичэнь не собирался лишать его заслуженной победы.
Выступали заранее, ибо выдвигались всем орденом, и добираться до Облачных Глубин предстояло своим ходом. Не все заклинатели после изматывающего последнего боя были способны долго лететь на мече: кто-то был ранен, кто-то еще не восстановил силы, а кого-то сдерживал обоз. Ванцзи не отъезжал от Вэй Усяня, словно опасался, что тот в последний момент передумает, поэтому Сичэнь получил возможность путешествовать бок о бок с Яо. На том красовались одежды Ланьлин Цзинь — уже не простые, а своей роскошью оповещающие, что носящий их принадлежит к основной ветви семьи. Перед самым отъездом Цзинь Гуаншань вызвал сына к себе и, прилюдно признав его, осыпал дарами.
Лань Сичэнь понимал причины подобного поступка. Орден Цзинь, хоть и внес достойный вклад в военные действия, все же во многом ограничился финансовой и снабженческой стороной. Да, адепты Ланьлин Цзинь тоже воевали, и Цзинь Цзысюань возглавлял один из отрядов, но все же в боевом плане они не совершили ничего особенно выдающегося. Другие великие ордена отличились гораздо сильнее, и на их фоне один лишь Мэн Яо, официально ставший победителем Вэнь Жоханя, смотрелся наиболее достойно. Уже за одно это Цзинь Гуаншань мог бы распахнуть свои отцовские объятия, однако медлил сделать это. Причин Лань Сичэнь не знал, да и не был уверен, что желает знать. Он лишь переживал за друга, которому подобное равнодушие со стороны отца давалось слишком дорого.