— Один недостаток стоит другого, — подхватил Геласт. — Мне гораздо приятнее, когда меня пытаются рассмешить, меж тем как мне более пристало бы плакать, чем когда у меня вызывают слезы, в то время как мне полагалось бы смеяться. Поэтому повторяю еще раз: продолжайте так, как начали.
— Дадим ему сначала передохнуть, — вставил Акант. — Так как жара спала, ничто не препятствует нам выйти отсюда и, прогуливаясь, полюбоваться самыми очаровательными уголками этого сада. Правда, мы уже неоднократно их видели, но они всякий раз пленяют меня скова, и, как мне кажется, Арист и Полифил испытывают такое же чувство. Что касается Геласта, я полагаю, что он предпочел бы провести время с какой-нибудь Психеей, нежели беседуя с источниками и деревьями. Мы скоро доставим ему это удовольствие. Идемте же и раскинемся на молодой траве, чтобы дальше слушать Полифила и оплакивать горести его печальной героини с тем большей нежностью, что, занятые ими, мы будем ощущать сладостную меланхолию. А если солнце увидит, что мы плачем, в этом не будет большой беды: скитаясь по свету, оно видит немало людей, оплакивающих горести, не чужие, конечно, а свои собственные.
Призыв Аканта был услышан, и все встали с мест.
Выйдя из своего убежища, они сделали пятьсот или шестьсот шагов в полном молчании. Геласту наскучило это долгое безмолвие, и, слегка сдвинув брови, он сказал:
— Я не возражал давеча, когда удовольствие, доставляемое смехом, вы ставили выше наслаждения, вызываемого слезами. Хотите, я сейчас выведу вас из этого заблуждения? Вы ведь знаете, что смех есть друг человека, особенно мой смех? Неужели вы сочли, что я откажусь защищать его, даже не попытавшись поспорить с вами?
— Увы, нет, — воскликнул Акант. — Вы так любите противоречить, что ради одного этого не прочь затеять долгий и упорный спор.
Эти слова, которых Геласт никак не ждал и которые вызвали легкие смешки, немного смутили его, но вскоре он оправился.
— Вы думаете спастись таким способом? Что ж, бегство — обычный прием тех, кто неправ и сознает слабость своей позиции. Однако сколько бы вы ни уклонялись от боя, вам придется признать нелепость вашего предложения и согласиться, что смеяться лучше, чем плакать.
— В такой общей форме, в какой вы это выразили, — продолжал Арист, — ваш вывод бесспорен; но вы искажаете нашу мысль. Мы ведь утверждаем только, что сострадание есть самое благородное, если хотите, самое возвышенное из чувств; я готов выразиться еще решительнее и добавить: а также самое приятное. Оцените же смелость этого парадокса!
— О бессмертные боги! — вскричал Геласт. — Ужели есть на свете безумцы, придерживающиеся такого странного мнения? Я не отрицаю, что Софокл и Эврипид нравятся мне больше, чем все множество авторов комедий. Но предположим, что трагедия и комедия достигают одинаковой степени совершенства. Разве в таком случае вы отказались бы от удовольствия видеть, как плут, вроде Формиона[34], водит за нос двух стариков, и отправились бы оплакивать гибель семьи царя Приама[35]?
— Снова повторяю: да, отказался бы, — ответил Арист.
— И предпочли бы выслушивать жалобы Сильвандра[36], а не беседы Гиласа[37] со своими нежными возлюбленными? — продолжал Геласт.
— Это другое дело, — возразил Арист. — Возьмите для сравнения вещи равноценные, и я вам отвечу: Сильвандр в конце концов может расточать такие жалобы, что вы сами предпочтете их остротам Гиласа.
— Остротам Гиласа? — вскричал Геласт. — Подумайте хорошенько, что вы говорите! Да знаете ли вы, что за человек этот Гилас, о котором мы говорим? Это настоящий герой из «Астреи». Это человек, который более необходим в романе, чем дюжина Селадонов.[38]
— Тем не менее если бы их оказалось два, они бы вам наскучили, а Сильвандры, сколько бы их там ни набралось, вам не надоедят. Но мы оба лишь повторяем наши мнения, не приводя никаких доводов. Это плохой способ разрешить спор и выяснить, кто же из нас ошибается и кто прав.
— Это напоминает мне некоторых людей, у которых спор сводится исключительно лишь к тому, чтобы утверждать что-нибудь, не приводя при этом никаких доказательств. То же произойдет сейчас и с нами, если только вы не возьметесь за дело иначе.
— Попробуем, — сказал Акант. — Вопрос стоит того, и может навести нас на мысли, заслуживающие внимания. Но так как это, пожалуй, потребует больше времени, чем то, каким мы располагаем, я предложил бы держаться самого главного, а уже потом, чтобы не уклоняться от первоначальной цели нашей встречи здесь, перейти к выработке нашего суждения о произведении Полифила. Но решим сначала, кто первый выскажет свое мнение о нем. Так как Геласт — главный критик, справедливость требует, чтобы первое слово было предоставлено ему. Однако если он этого не желает, готов начать я.
35
36
38