— Почему вы полагаете, что в данном случае ошибается Гомер, а не Платон? — возразил Геласт. — Но оставим в покое авторитеты и прислушаемся лишь к голосу разума. Рассмотрим без предвзятости, что представляют собой комедия и трагедия. Довольно часто случается, что последняя нас вовсе не трогает: счастье или бедствие другого человека трогает нас лишь применительно к нам самим, поскольку мы представляем себе, что то же может случиться и с нами, — ведь эгоизм заставляет нас все время устремлять взор на самих себя. Но так как трагедия показывает нам лишь происшествия необыкновенные и такие, которые по всей вероятности с нами никогда не случатся, мы относимся к их изображению безучастно и остаемся холодны, если только произведение не является таким превосходным, что мастерство автора преображает нас и мы становимся как бы другими людьми, например, ставим себя на место какого-нибудь царя. Признаюсь, что в таком случае трагедия нас действительно трогает, но при этом мы ощущаем страх, гнев и прочие пагубные душевные движения, из-за которых мы возвращаемся домой подавленные тем, что видели, и неспособные к какой-либо радости. Комедия же, показывая нам обыденные происшествия, могущие произойти и с нами, всегда трогает нас в большей или меньшей мере, сообразно со степенью ее совершенства. Когда она хороша, она вызывает у нас смех. Трагедия, если хотите, покоряет нас; комедия же волнует нас и уводит души в Елисейские Поля, тогда как вы уводите их в обиталище несчастных. Бесспорным доказательством положения, которое я выдвигаю, может служить хотя бы то, что для рассеяния тяжелого впечатления, произведенного на нас трагедией, зрителям показывают комический дивертисмент после нее и никогда не в обратном порядке. Это ясно доказывает, что комедия — высшая степень удовольствия, после которого нет больше уже ничего. После комедии вы возвращаетесь домой веселым и в приятном расположении духа. В противном случае вы вернетесь домой в хмуром настроении, осаждаемый черными мыслями. Вот чем награждают вас всякие «Оресты» и «Эдипы» — унылые призраки, созданные чародеем-поэтом, о котором мы упомянули немного раньше. Хорошо еще, если они, появляясь на сцене, всякий раз возбуждают в нас чувство ужаса: это все-таки много лучше, чем скука. Но где искусные поэты, умевшие изображать все это живыми красками? Я не хочу сказать, что последними из таких поэтов были Эврипид и Софокл; я хочу только сказать, что после них подобные мастера стали редкостью. В комедии дело обстоит не так уж плохо. Тронуть нас здесь гораздо легче, ибо сюжеты комедии таковы, что мы без особого труда можем применить их к себе.
— На этот раз, — заявил Арист, — мы слышим серьезные доводы, заслуживающие ответа. Постараемся же дать его. Та самая скука, которой мы томимся на представлении трагедии, отличающейся лишь посредственными красотами, — спутница и комедии и прочих созданий человеческого ума, особенно стихов. Я с легкостью доказал бы вам это, если бы об этом шла речь. Но поскольку речь идет о сравнении двух вещей, каждая из коих хороша в своем роде, а трагедия, как вы уверяете, особенно превосходна, то и комедию мы должны брать также в степени совершенства, то есть в той, в какой, по вашим словам, допустим переход от трагедии к комедии, но не наоборот. Тут я с вами согласен, но не могу согласиться ни с вашими выводами, ни с вашими доводами. Лучшее, что, на мой взгляд, есть в трагедии, — это большое напряжение души, поэтому нам показывают затем нечто, облегчающее наше сердце и приводящее нас в состояние, в каком мы были до спектакля, чтобы мы могли выйти из театра, словно очнувшись от сна. По вашему собственному рассуждению получается, что комедия трогает нас гораздо меньше, чем трагедия. Остается только доказать, что эта последняя гораздо более приятна, чем первая. Но сначала, чтобы не позабыть, скажу вот что: еще далеко не доказано, что после трагедии мы уходим домой хмурыми и неудовлетворенными, а после комедии — довольными и в превосходном расположении духа. Если мы вкладываем в трагедию скорбь, нам присущую, сострадание направляет это чувство на ближнего, и мы бываем счастливы израсходовать на беды другого те слезы, которые приберегали для себя. Напротив, комедия, выставляя нашу скорбь за дверь, возвращает нам ее, как только мы выходим из зала. Следовательно, речь идет лишь о времени, которое затрачено нами на представление и которое мы не могли употребить ни на что лучшее, чем сострадание. Отрицаете ли вы, что жалость благороднее, чем смех?
— Мы так давно спорим, что я уже ничего не отрицаю, — сказал Акант.