В Вильнюсе Эдик чувствовал себя изгоем, дружил только с Димкой, и никто не лез к нему с предложениями дружбы. В Москве, где шестьдесят процентов студентов были иногородними и выходцами из «дружественных» пятнадцати республик, приходилось ежедневно общаться с новыми знакомыми. Эдик с ходу стал отличником, и многим ребятам позарез были нужны его конспекты. Но дружить не получалось – он почти не пил, у него не было свободных денег, и он не умел рассказывать анекдоты.
А еще у него просто не было ни сил, ни времени на тусовки. Денег катастрофически не хватало, и ему пришлось пойти на работу в больницу, точнее в Институт скорой помощи имени Николая Васильевича Склифосовского. Туда устраивались студенты всех «медов» – кто санитаром, кто медбратом. Эдик, неожиданно для отдела кадров, попросился сиделкой.
– Я за бабушкой два года ухаживал, есть опыт. И в дальнейшем хочу работать в системе социального ухода за больными.
Вид серьезного Эдика, высокого и худющего носатого еврейчика с умными глазами, произвел благотворное впечатление на ушлых сотрудниц отдела кадров, и его оформили сиделкой к тяжелым послеоперационным больным.
Вскоре появились и частные заказы – работать сиделкой на дому, и Эдика это очень устраивало: во-первых, кормили гораздо лучше и, из сострадания к его худобе, давали еду с собой, во-вторых, не дергали, когда не хватало медсестер в процедурном кабинете или на перевязках, а в-третьих, на этих дежурствах он мог заниматься – читать учебники, писать курсовые и рефераты.
Новый друг нашел его сам. Однокурсник Марк – лоботряс и тусовщик – явился в общежитие на очередную попойку и заглянул к Эдику за конспектом по биопсии. Его джинсы, футболка с надписью на английском «Трахни меня, детка», кроссовки и бейсболка фирмы «Адидас» вызвали зависть даже у Эдика, равнодушного к тряпкам.
В Союзе тогда мало кто мог похвастаться настолько модной и дорогой экипировкой. Эдик слышал, как хвалился Марк в институтском туалете: «Кто носит фирму «Адидас», тому любая баба даст».
Уверенно войдя в комнату, Марк кинул дипломат на ближнюю к двери койку.
– Ну и грязища у тебя, Эд, ты настоящий шлемазл. Разве может быть у хорошего медика такой бардак? Есть у тебя веник и половая тряпка?
Эдик, среагировавший на обращение «шлемазл», оторвался от учебника.
– Я не знаю. А что, пора мыть полы? – Он равнодушно посмотрел на линолеум с серыми пятнами и грязными разводами.
– И тейбл обклининговать, то есть на столе убрать. – Марк прошел к окну, сел на свободный стул. – Вас здесь трое на пятнадцати квадратных метрах, неужели трудно установить дежурство по уборке?
– А-а… – Эдик переложил учебник на заваленный бумажками и очистками стол. – Я же того, один здесь. Миха снимает комнату в городе, а Сергей у девушки живет, в другом корпусе.
– Да у тебя просто лафа, Эд! О’кей! Вот где мы водку будем пить с ребятами. – Марк повторно оглядел комнату. – Только нужно сделать уборку. Вставай, академик Склифосовский, бери в руки веник, а я пока повыбрасываю все шит[5] со стола.
Уборка, которой Эдик боялся целый месяц, заняла всего полчаса. Сев на свою кровать, он с удовольствием оглядел влажный пол, чистый стол с ровной стопкой учебников и белый, а не серый подоконник. Между рамами, в связи с отсутствием холодильника, были аккуратно расставлены продукты, на тумбочку водружены электрический чайник, пачка кускового сахара и пакет любимого печенья курабье.
Вернувшись из туалета, Марк встряхнул мокрыми руками.
– Повторяю, Эд. Врач – профессия людей, любящих чистоту. Лиссен ту ми, плиз[6]. Когда мы решим зависнуть у тебя виз бойс энд герлз[7], я тебе помогу с уборкой, а ты, когда не увидишь меня на лекции, пиши конспект под копирку. О’кей?
Эдик представил себе вечеринки с алкоголем и девушками, да еще практически бесплатно… и пожал протянутую руку Эдика.
– Идет.
В гостях у Марка Эдик не переставал удивляться. Прежде всего его поразил сам дом, из тех, которые в Москве называют сталинскими, даже внешне он внушал уверенность и уважение.
– Ты особо у нас не шуми, – предупредил Марк, открывая высокую дверь подъезда специальным ключом. – Отца, скорее всего, дома нет, он все время в своей клинике. Как только пять лет назад началась перестройка, он сразу вложил в нее, что имел, и теперь пропадает там сутками, зарабатывает очередную ученую степень и деньги для семьи. Он у меня почти академик. А насчет мамы я не уверен. Она психолог, работает, когда захочет. Между прочим, она уже профессор, хоть ей всего тридцать семь.