Так вот, не встаёт она и не садится, а весьма успешно растёт и пахнет, потому что она – травка c блестящими листьями. Иное её название – любисток. Травку эту богоугодную во время троицкого богослужения следовало оросить слезою, дабы от грехов очиститься. Жаль, Серкидон, нет у Вас грехов, а то бы Вы легко и просто от них очистились…
Сразу после описания простой жизни Лариных следует кончина отца семейства. По-тогдашнему «уважать себя заставил», а по-нашему «склеил ласты» старичок:
Он был простой и добрый барин,
И там, где прах его лежит,
Надгробный памятник гласит:
Смиренный грешник, Дмитрий Ларин,
Господний раб и бригадир,
Под камнем сим вкушает мир.
С господним рабом всё понятно, а вот что за «бригадир»? Хлебоуборочной бригады из крепостных крестьян?.. Нет! Оказывается, был такой воинский чин в русской армии – бригадир, нечто между полковником и генерал-майором. Отменён данный чин в ходе павловской армейской реформы за два года до рождения Пушкина.
Далее, весьма смутило меня четверостишие о целомудренных отношениях Ленского, влюблённого поэта, с его юной и румяной невестой – Ольгой:
Он иногда читает Оле
Нравоучительный роман,
В котором автор знает боле
Природу, чем Шатобриан…
Последнее слово, с большой буквы писанное, было для меня загадочным. Откуда мне было знать, что Шатобриан – писатель. Тогда я думал, что Шатобриан – это нечто вроде свода правил или даже более – непререкаемых истин. Вроде Морального кодекса строителя коммунизма, Талмуда, Библии или Конституции. И вот его-то автор знает слабо, а «боле» знает природу.
Оказывается, автор нравоучительного романа пишет о природе с удовольствием и знает её даже больше, чем Шатобриан, французский писатель, знаменитый своими описаниями природы51. Опытный чтец в четверостишии выделил бы ударением – «бОле».
Всё непонятное и не объяснённое отталкивает и нервирует неокрепший ум. Может быть, поэтому роман «Евгений Онегин» в разуме моём с первого раза не закрепился. Где-то через год я твёрдо помнил только школьный фольклор: оговорку – «Онегин, я тогда моложе и лучше качеством была» и отрывок из несуществующей грузинской оперы: «Онегин, я с кровать не встану, //Безумно я люблю Татьяну…»
Серкидон! А я ведь хотел написать о формуле любви применительно к Онегину, к Татьяне… Что же делать, утро-то моё закончилось?. . Уж простите меня, в другой раз отбатрачу. «Отдам я завтра сей оброк,//А нынче мыслить вышел срок» – это стихи. И совсем не Пушкина, как вы могли подумать невзначай…
Минутку…Серкидон! А Вы меня не спросили, а кто такой Языков52, упомянутый в дневниковой записи Вульфа? Третий участник счастливых увеселений. И он вспоминал это лето, как благословенное:
Певец Руслана и Людмилы!
Была счастливая пора,
Когда так веселы и милы
Неслися наши вечера.
И он был поклонником поэтического гения Пушкина:
На вороном аргамаке,
Заморской шляпою покрытый,
Спеща в Тригорское, один –
Вольтер, и Гёте, и Расин –
Являлся Пушкин знаменитый.
Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-10-
Приветствую Вас, Серкидон!
Так! Действуем быстро и по-деловому, бежим от затянутых вступлений и сладкозвучных песнопений. Где тут у нас формула любви? Где вы, Татьяна с ухажёром, ну-ка, что там у вас?..
Стоп! Стоп!.. Остановись, мгновенье, ты ужасно… Это же не наш стиль, Серкидон?
Так орудуют кумиры многочисленных охломонов, творцы экшена, предприимчивые новомодные борзописцы, как то: …………………………………………………………………………………………………………………
Проставьте сами над точками имена, мне заниматься этим претит. Эти господа без тени сомнения пробивают медными лбами двери издательств и не слышат за треском и топотом ни «горний ангелов полёт»53, ни «гад морских подводных ход…»54
Предлагаю Вам, Серкидон, войти в тему медленно и вдумчиво. Даже больше не войти, а вползти. Недаром же нам куда следует вложено «жало мудрыя змеи»55. И вползём не с парадного входа. Почему нужно начинать с Евгения? Потому что его именем назван роман? А почему с Татьяны? Потому, что принято писать сочинения о светлом образе Татьяны.
По-моему, не менее трагичен образ Ольги Лариной, наивной девушки, невинно пострадавшей от авторского произвола. Рукой Онегина застрелен её жених, выдана она замуж за проезжего улана, и тут же «Звонкий голос Оли//В семействе Лариных умолк». Отправлен в полк новоиспечённый супруг, и Ольга вместе с ним.
51
«Читатель, любящий природу, испытывает огромное наслаждение, всегда находя у автора «Замогильных записок» величественные картины моря, навевающие благоговейную грусть, или мотив меланхолической луны, которая, проводив Шатобриана из Бретани, вновь встречает его уже в Баварии». А.Моруа.