Дни любви посвящены,
Ночью царствуют стаканы,
Мы же – то смертельно пьяны,
То мертвецки влюблены.
В вульфовских дневниковых записях Пушкин назван Мефистофелем. И то верно! В любви и ненависти Пушкин был подлинным Мефистофелем – дерзким, греховным, ненасытным, но, правда, не всемогущим. А то разделил бы граф Воронцов судьбу глупого мышонка; Геккерены были бы обращены в двух тараканчиков: старого парализованного и молодого кастрированного.
Читаем дневник Вульфа:
«В Крещение приехал к нам в Старицу Пушкин… Он принёс в наше общество немного разнообразия. Его светский блестящий ум очень приятен в обществе, особенно женском. С ним я заключил оборонительный и наступательный союз против красавиц, отчего его и прозвали сёстры Мефистофелем, а меня Фаустом. Но Гретхен (Катенька Вельяшева263), несмотря ни на советы Мефистофеля, ни на волокитство Фауста, осталась холодною: все старания были напрасны».
Ну так а что же с нашим расширенным списком пушкинских страстей и привязанностей? Из донжуанского списка возьмём имена М.Н. Волконской (Раевской) и Е.К. Воронцовой. Именно их отметил Пушкин как наиболее знАчимые для себя, проводя перед женитьбой инвентаризацию наиболее дорогих для сердца женщин. Телеграфной строкой остальное: Арина Родионовна Яковлева, Татьяна Дмитриевна Ларина, лира, море, осень.
А вот учиться любви мы (я и Серкидон) у Вас, Александр Сергеевич, не будем. Мне – поздно, Серкидону – вредно. Поищем учителя в иных местах.
Извините, Серкидон, что я не согласовал с Вами сию эскападу, но, надеюсь, Вы моё решение поддержите.
Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-45-
Приветствую Вас, Серкидон!
Ну что же, продолжим наши поиски!
Побежала мышка-мать,
Стала Гёте в гости звать:
– Приходи к нам, дядя Гёте,
Серкидона обучать.
Чему обучать – ясно. Искусству любить женщину. «А почему, собственно, Гёте?» – спросите Вы. Позвольте в качестве рекомендации огласить единственно знакомое мне одностишие Льва Николаевича Толстого, взятое из дневника писателя: Читаю Гёте, и роятся мысли…
Не знаю, Серкидон, может ли один классик написать о другом классике нечто более комплиментарное. Тут, правда, не сказано, что мысли эти о женщинах. Поэтому ваш вопрос: «А почему именно Гёте?» продолжает быть актуальным.
Метнёмся к Генриху Гейне: «В Гёте мы находим во всей полноте ту гармонию внешности и духа, которая замечается во всех необыкновенных людях. Его внешний вид был так же значителен, как и слова его творений; образ его был исполнен гармонии, ясен, благороден, и на нем можно было изучать греческое искусство, как на античной скульптуре. Этот гордый стан никогда не сгибался в христианском смирении червя: эти глаза не взирали грешно-боязливо, набожно или с елейным умилением: они были спокойны, как у какого-то божества. Твердый и смелый взгляд вообще – признак богов. Этим свойством обладали и глаза Наполеона; поэтому я уверен, что он был богом. Взгляд Гёте оставался таким же божественным в глубокой старости, каким он был в юности. Время покрыло снегом его голову, но не могло согнуть её. Он носил её все так же гордо и высоко и, когда говорил, он словно рос, а когда простирал руки, то казалось, будто он может указывать звёздам их пути на небе. Высказывали замечание, будто рот его выражал эгоистические наклонности; но и эта черта присуща вечным богам, и именно отцу богов – великому Юпитеру, с которым я уже сравнивал Гёте. В самом деле, когда я был у него в Веймаре, то, стоя перед ним, невольно посматривал в сторону, нет ли около него орла с молниями. Чуть-чуть я не заговорил с ним по-гречески, но, заметив, что он понимает немецкий язык, я рассказал ему по-немецки, что сливы на дороге от Йены к Веймару очень вкусны. В длинные зимние ночи я так часто передумывал, сколько возвышенного и глубокого передам я Гёте, когда его увижу. И когда наконец я его увидел, то сказал ему, что саксонские сливы очень вкусны. И Гёте улыбался. Он улыбался теми самыми устами, которыми некогда целовал Леду, Европу, Данаю, Семелу… Фридерика, Лили, Лотта, Ульрика – разве это не были те же Семела, Европа, Леда, Даная».
Из этого описания становится ясно, почему Гёте нравился женщинам. Не завести ли и Вам, Серкидон, орла с молниями?..
Теперь Илья Мечников, из «Этюдов оптимизма»: «Главным стимулом гениальности Гёте была любовь. Всем известны любовные истории, переполняющие его биографию. Многих они возмущали, другие искали им оправдания. Указывали на потребность его делиться своими чувствами и искать симпатии других; утверждали также что его влечение к женщинам было проявлением чисто художественного чувства, не имеющего ничего общего с настоящей любовью».
263
Вельяшева Екатерина Васильевна (1813 – 1860), дочь Старицкого исправника В.И.Вельяшева, родственница П.А.Осиповой.