— Принимаю гостей.
Он был прав. Наверное, он уже сердился на меня. Ужасно бестактно и нахально ворвалась я к нему в комнату. Надо было бы тут же встать и уйти, но получилось бы еще глупее. Я показала на сигарету.
— Только до половины.
— Я шучу. Сидите сколько хотите. Мне очень приятно. Все равно я решил не обедать.
Я засмеялась.
— Я не сочиняю, — сказал он. — Честное слово. Боюсь, как бы не набрать сто килограммов.
Я оглядела его.
— Трудновато вам придется. Сейчас вы достаточно стройны... — я продолжала оценивать его взглядом. — Элегантны... Вот только эти усы...
Он встал и ринулся в ванную.
— Сейчас сбрею.
— Нет, нет! Не сейчас! Прошу вас! Сейчас у вас нет времени!
— Времени у меня достаточно.
Я вскочила и удержала его за руку.
— Подождите... Пожалуйста. Вам очень идут усы. Я просто вас дразнила... Вы настолько совершенны, что и прицепиться больше не к чему. Если вы их сбреете, что я буду делать!
Он внимательно посмотрел на меня. Потом повернулся и сел на прежнее место.
Эту шутку — что он, мол, совершенен — я бросила впопыхах, не придавая ей особого значения. Но в следующую минуту осознала, что шутка-то получилась сильнодействующая. Как ни скажи это мужчине, он не может не почувствовать себя польщенным, а я сказала это очень искренним тоном, так что, наверное, проняла Стефана № 2. Некоторое время мы молчали.
Сигарета уже была выкурена до середины.
— У меня к вам очень-очень большая просьба, — сказала я. — Правда, очень большая.
Он кивнул — видно, понял, что речь идет действительно о чем-то важном.
— Одна из трех машин, что стоят за домом, ваша, да?
— Моя, — ответил он.
— У меня в Софии чрезвычайно важное дело... Вы не отвезли бы меня?
ГЛАВА XXIII
Наверное, это прозвучало достаточно нахально, но все обстояло именно так: я попросила его отвезти меня в Софию, и он согласился. Что еще ему оставалось?
Должна сказать, да и из всего моего рассказа это уже ясно, что я обычно принимаю решения без «зрелого» обдумывания, а просто так — по наитию. Сейчас мне пришла в голову мысль — вероятно, все поступают так. Дело лишь в том, какие у кого решения возникают. Некоторым людям, хотя тоже не всегда, приходят в голову лучшие из возможных решений. Может быть, и я принадлежу к этим людям...
Так или иначе, мы ехали со Стефаном № 2 по шоссе, которое вилось над любимой столицей, и она сверкала под нами изо всех сил. Нежилась у подножия Витоши в лучах послеполуденного солнца. Это очень здорово, что над Софией возвышается гора; захочешь понять, в каком городе ты живешь, захочешь увидеть его целиком и без прикрас — поднимайся на гору и осматривай его сколько душе угодно. Я говорю об этом потому, что в тот день, когда мы спускались по серпантинам шоссе, что-то во мне изменилось, и с тех пор я думаю об этом городе уже не с тем раздражением, с которым я ехала в дом отдыха, а с какой-то смесью интереса, неуверенности и, может быть, страха. Ведь одно дело — ходить по улицам города, и другое — увидеть его целиком, с миллионом окон, за которыми люди — мужчины, женщины, дети. Очень легко представить себе, что из каждого окна смотрит на тебя лицо ребенка, лицо женщины или лицо мужчины.
По дороге в Софию я задала Стефану № 2 один важный вопрос. Я имела на это право, так как он мне его уже задавал.
— Извините, — сказала я, — если не хотите, не отвечайте... Каково ваше... если можно так сказать... семейное положение?
Прямо так и спросила, но я уже продемонстрировала в этих записках свое нахальство, стало быть, это для вас не ново. Новым это было для журналиста. Тем не менее он, хоть и посмотрел на меня с легким удивлением, не растерялся и ответил почти сразу.
— Я разведен.
Наступило молчание. Спрашивать дальше я не могла, а он, видно, больше не хотел говорить. Я почти угадала заранее его ответ, так как, если человек, живя в доме отдыха, не получает писем, никто к нему не приезжает и не звонит по телефону, можно быть почти уверенным, что в его семейной жизни что-то не в порядке... Или, наоборот, все в полном порядке — это уж зависит от того, кто как смотрит на эти вещи.
Я не хочу сказать, что меня тогда не разбирало любопытство. Наоборот. И если бы рядом был кто-то другой, скажем архитектор, я продолжала бы задавать вопросы, но Стефану № 2 — не могла.
Едва ли для девушки моего возраста найдется что-нибудь более интересное, чем послушать рассказ о том, почему такая-то пара развелась, — это и страшно занятно и, главное, поучительно. Сдается мне, что, если каждая девица будет знать достаточно таких историй — историй с разводом, хочу я сказать, — в двадцать лет она будет гораздо лучше ориентироваться в жизни и не будет топтаться точно на какой-то площади в густом тумане, не зная, по какой дороге ей идти. Ведь не всем девчонкам выпадает великая любовь, когда, словно комета, та, рождественская, извините за сравнение, освещает тебе путь и ты идешь, будто загипнотизированная, вместе с любимым в единственно возможном направлении. С большинством девчонок, думается мне, все бывает как раз наоборот: никакая комета не ослепляет их своим блеском, а выплывают из тумана всякие огоньки, и девчонка не знает, за каким из них идти, какой превратить в свою звезду. И часто запутывается среди этих огоньков, особенно если усиленно ищет их и меняет. Вообще если начинает нервничать. Вот что я хочу сказать.