Это была витающая в узкой теснине палка. Хотенчик, если быть точным.
Вспомнив детство, Золотинка засвистела, сунув четыре пальца в рот. Потом она испытала на хотенчике утю-утю-утю, цып-цып и гули-гули, другие известные приманки, вроде кось-кось, но, видно, одичавшая в дебрях палка не считала себя домашним существом, она не откликалась, бестолково мотаясь между скалами.
По правде говоря, Золотинка не имела ни малейшего понятия, как привадить беспризорного хотенчика, а сделать это так или иначе было необходимо — имелись основания полагать, что это был как раз хотенчик Юлия, заряженная раз навсегда на желание Юлия палочка-водительница, которая привела Золотинку к Почтеннейшему коту, что повлекло за собой столь много значившие в слованской истории события. Загадка свихнувшейся волшебной палочки вновь встала перед Золотинкой во всем ее первоначальном противоречии, и было бы малодушием удалиться от дел, не предприняв попытки разрешить старое недоумение.
Золотинка вздохнула. Она догадывалась о коварном свойстве случайностей затягивать человека в дебри непредвиденных пустяков, которые мало-помалу опутывают его узами необходимости… Ведь Золотинка чувствовала себя свободной! Почти свободной. И вот — не успела бежать и попалась.
Значит, нужно было ловить хотенчика. Золотинка, как это часто бывает с людьми, которые поступают по обязанности, без настоящего желания, взялась за дело, не особенно заботясь будет толк или нет. Она принялась швырять камни с довольно-таки смелым расчетом сбить палочку на лету.
С таким же успехом можно было бы метить в шныряющую над верхушками деревьев ласточку. Камни глухо стукали о крутые стены ущелья, многократно отскакивали, повторяясь эхом, вздымали брызги в мелких водах ручья.
Вот когда почудился ей кошачий плач. Жалобное мяуканье осиротелого, потерявшего в беде гордость кота.
— Нельзя ли поосторожней? — раздался надсаженный, не совсем внятный, как бы неестественный голос. И чудо это уж никак нельзя было приписать обманам слуха.
Почтеннейший! сообразила Золотинка внезапно.
— Почтеннейший, ау! — крикнула она, удержав в руке камень.
Пришлось повторить призыв еще раз и два, когда заблудившийся среди эха голос ее возвратился бурчанием:
— Что еще надо?
Это было довольно странно, если принять во внимание, что Золотинкин собеседник первый начал, но ничего, кроме странностей, ожидать от Почтеннейшего и не приходилось. Похоже, он прятался на уступе отвесной скалы, примерно там, где витал хотенчик.
— Слезай сюда, старый негодник! — прокричала Золотинка, задравши вверх голову. — Я пришел спросить тебя за все твои подлости. Мало не покажется! Слезай, говорю!
— А что, собственно, в чем дело? — уклончиво отвечал кот после известного промежутка. — И кто спрашивает?
Приходилось напрягать слух, чтобы не ошибиться в значении мяукающих слов, но теперь Золотинка приметила самого кота — маленькая ушастая голова его показалась над щербиной скалы — локтей двадцать или тридцать выше ручья.
— Кто спрашивает?! Слезай пока цел!.. Слезай, а то худо будет! — повторила она некоторое время спустя, не дождавшись ответа. И кот слабо мяукнул:
— Н-не м-мог-гу!
Так тихо, что Золотинка едва удержалась от искушения переспросить. В следующее мгновение уже она сообразила, что значит это необыкновенное смирение, и должна была удерживать смех.
— И давно ты туда попал?
— Вчера… Вчера я попал сюда. А теперь раскаиваюсь. Мне стыдно, — добавил кот умирающим голосом. — Я осуждаю свое поведение. Я вел себя недостойно. — И поскольку Золотинка все равно молчала (закусив губу, чтобы не расхохотаться), он припомнил еще последнее, предельное в своей безропотности соображение: — С моей стороны это было непростительное мальчишество.
— Пожалуй, я подумаю, как тебя выручить, — значительно сказала Золотинка, подавив смех. — Но ты будешь наказан.
— Справедливо, — угодливо поддакнул кот.
— И будешь обязан мне отчетом за все свои проделки.
— Почту за честь.
— И назовешь мне свое имя.
На этот раз Почтеннейший долго молчал, честно задумавшись уместно ли будет врать. Видно, и в самом деле, он оказался в отчаянном положении.
— Захочу, я тебя из-под земли достану! — сказала в назидательных целях Золотинка. — Я могущественнейший волшебник. — (А как еще разговаривать с таким обормотом?) — Смотри! — Доставши из-за пазухи цепь, она сверкнула волшебным камнем там, что испепеляющий свет вспышкой молнии озарил темные закоулки ущелья.
— Это что? — жалко пролепетал Почтеннейший.
— Могущество Рукосила, которое перешло ко мне.
— А Рукосил?
— С Рукосилом придется попрощаться.
— Какое счастье! — воскликнул кот после недолгого размышления. — Поверить ли, что тиран пал? Свобода, свобода… как вольно дышит грудь! — Несколько преувеличенное воодушевление не прошло для кота даром, он закашлял, подавившись хриплыми возгласами. — Теперь я смогу служить тебе с чистой совестью!
По правде говоря, Золотинка предпочла бы не трогать вопрос о совести Почтеннейшего, утомительный во всех смыслах.
— Как ты здесь очутился? — спросила она, полагая, что такое начало не станет слишком уж большим испытанием для озабоченного чистосердечием собеседника.
— Это было ужасно! — живо отозвался кот. — Я провалился… то есть натурально! В Попелянах, где пришлось-таки утереть нос Рукосилу. Понятно, тиран не задумался обрушить на меня охваченный огнем дворец!..
Исполненный живописных подробностей рассказ Почтеннейшего напомнил Золотинке собственные приключения: свалившись вместе с Лепелем и Нутой в розовую пучину, кот следовал за людьми по тропе из каменных плит, но голод и любопытство понудили его сойти с пути. Пение петухов, кудахтанье кур и прочие соблазны деревенской жизни водили его в багровой пустыне, пока он не заблудился окончательно и бесповоротно. Там, в пустыне, в багровой беспредельности он погибал «нужной», по собственному выражению Почтеннейшего, смертью, когда внезапно багровый туман распался. Неведомо куда падая, кот заскользил по горной круче, чудом зацепился за уступ скалы и тут обнаружил себя в ущелье. Летающая палка, что по неведомой причине ускользнула от Рукосила в Вышгороде, отыскала Почтеннейшего много позже, незадолго до появления пигалика, так что кот остался при убеждении, что хотенчик-то и привел сюда маленького волшебника.
Отощавший кот очутился на утесе вчера до полудня, как можно было понять, в то самое время, когда испустил дух Сливень. Отсюда следовало — так надо было предполагать — что все затерявшиеся в багровой пучине страдальцы, выпали в этот роковой час из багрового тучи в действительность. Где-то в окрестных горах завис, наверное, на сосне и Лжевидохин.
Неприятное открытие. Оно заставило Золотинку крякнуть. В какое бы ничтожество ни впал лишенный власти и волшебной силы Рукосил-Лжевидохин, трудно было избавиться от крепко засевших в голове представлений, что и самая тень Рукосила опасна, она рождает уродов. «Ладно, — успокоила себя Золотинка, — надо известить пигаликов и пусть ищут. Небось найдут. На сосне-то издалека видно. Пусть Порываем займутся, а заодно и Рукосилом».
Между тем долгие разговоры утомили Почтеннейшего, он хныкал, и Золотинка не видела нужды мучить его и дальше. Пользуясь сетью, которой можно было уцепиться, кажется, и за гладкую стену, не говоря уж о такой сподручной поверхности, как щербатая, в трещинах скала, Золотинка поднялась к испуганно притихшему коту и за шкирку спустила наземь. Разумеется, не стало дело и за трепкой — тотчас же по спасении она надрала негодника за уши — в назидание на будущие времена.
Почтеннейший, жмурясь от боли, если и выказывал некоторые, вполне умеренные и позволительные, признаки нетерпения — он судорожно перебирал лапами, то потому, наверное, что торопился к воде. Получив свое, кот не сказал ни слова и бросился к ручью. Пил он, пока бока не раздулись; потом, пьяно шатаясь, зажмурился, отряхнул морду и молвил с невыразимым удовлетворением:
— Пиж йос троить унахтычет!
То есть, что с удовлетворением, это Золотинка поняла, остальное показалось ей возмутительной абракадаброй.