Наталья Вячеславовна Андреева
Любовь.ru
www. Москва, Институт им. Склифосовского, 20 марта, утро
...Что нежной страстью, Как цепью, я окован...
— Ну что, красавица, очнулась?
Она никогда не думала, что солнечный свет — это так больно. Яркий, весенний, игривый. Подкрадывается неслышно, словно котенок к блюдечку с молоком, на мягких лапках-подушечках с крошечными, прозрачными коготками. Ласково касается лица, рук, шеи... Всем от него тепло, хорошо, а ей невыносимая боль. Каждое движение век, словно удар молоточком по голове: больно, больно, больно.
— Тошнит?...
Над ней склонилось чье-то лицо, контуры размытые, нечеткие. Сделала усилие, моргнула несколько раз: пожилой мужчина в белом халате, седой ежик волос, щеки, обвисшие, как у бульдога, все в добрых старческих складках, внимательно смотрит на нее через очки в желтой металлической оправе.
— У тебя, милая моя, небольшое сотрясеньице мозга. И шейные позвонки от удара чуть-чуть сместились. Помнишь что-нибудь?
— Я? Да... — «Что нежной страстью...»
— Тут уже из милиции тобой интересовались. Но я сказал: «Ни-ни».
— Из милиции?
— Значит, не помнишь.
Врач внимательно посмотрел на нее, замялся, словно решал для себя: говорить, не говорить. «Что нежной...» Вертится в голове непрестанно, и все тут. Господи, что было-то до нее, до этой страсти?
— Ну, лежи, отдыхай, скоро из реанимации в общую палату переведем, — вздохнул врач, и она поняла: что-то недоговаривает.
— Постойте.
Он задержался в дверях, замер и настороженно нагнул голову, словно лесная птица на дереве. Одно неосторожное движение — и сорвется с ветки. Улетит. Все правильно: истерики ему не нужны. Он хирург, а не психотерапевт.
— Что с моим мужем?
— Но и так все понятно: в реанимации.
Она вспомнила наконец, вспомнила все, что было до того, как ария, исполняемая по радио популярным певцом, оборвалась на слове «окован». Удар сзади в их стоявшие на шоссе «Жигули». Она не видела мужа, загороженного поднятым капотом машины, вся эта тяжесть нескольких тонн тяжелого металла, вся сила удара пришлись на него. В реанимации...
— Не надо меня жалеть.
— Не надо, говоришь. — Он вернулся неохотно, присел на стул возле ее кровати и повторил с сожалением: — Не надо...
— Он умер, да?
— Родные-то у тебя есть?
— Нет. Мама умерла.
— Давно?
— Не очень. Да что вы все ходите вокруг да около?! Подготавливаете меня, что ли? Думаете, не понимаю? Я сама психолог. По образованию.
— Вот как. Психолог. Сама, значит, справишься... Да, он умер. Там же, на шоссе.
Она вспомнила: носилки. Тело на носилках, которое несли в другую машину «скорой помощи». Неподвижное тело. Оно было с головой накрыто брезентом. Сыро, холодно, с неба сыплется мелкий снег, а может,, и дождь. Умер. «Что нежной страстью...»
— Что, плохо?
— Голова. И солнце.
— Солнце? Глаза режет? Сильно?
— Да.
— Это плохо. От ушиба образовалась обширная внутренняя гематома, и это самое плохое. Надеюсь, что сама рассосется. Не хотелось бы операцию делать.
— Операцию? — Она испугалась.
— Что, не хочешь? Это правильно. Тогда терпи. Голова долго болеть будет.
Он подошел к окну, задернул шторы:
— Вот так. Легче?
— Да. Спасибо. — Молоточки перестали касаться ее воспаленной головы, стало прохладнее и действительно легче.
— Ну лежи, отдыхай. Ну раз у тебя родных нет, кому сообщить-то?
— Подруге. Людмила Самсонова. Запишите телефон.
— Погоди, медсестру позову. А ты ничего, молодец. Держись. Психолог.
Ушел. Через несколько часов, лежа в прохладной палате и не чувствуя после обезболивающего боль, она наконец поняла: жизнь кончена. Боль мешала, она отвлекала все внимание на себя, думать о чем-то другом не могла. Теперь мелодия, крутившаяся в мозгу словно заезженная пластинка, вдруг оборвалась. Игла проигрывателя перескочила на соседнюю дорожку, но новые, другие мысли и воспоминания оказались настолько сильными, что новая боль обрушилась ливнем, и тело закружило в ней, словно легкую щепку в водовороте.
— Мама! — крикнула она. — Мамочка! Тихо. Голос внезапно осип. Не услышали. Она протянула руку, одним движением смахнула все, что стояло на тумбочке рядом с кроватью. -Чашка, ложка, тарелка, пузырьки с лекарствами... Грохот.
— Кто это тут безобразничает?
— Помогите.
И уже сквозь туман:
— Посмотрите: у нее кровотечение!
— Крово...
— Да. Бедняжка. Ребеночка-то жалко.
— Надо же так: и муж, и это. Все разом.
— Перенервничала.
— Найти бы этого мерзавца и собственными руками придушить.
— Пьяный небось за рулем-то был...
Как цепью, я окован...
Глава 1
www. Romeo112...
1
Нет, он был не пьяный. Она уже давно мучилась одной мыслью: зачем, ну зачем дала себя уговорить, согласилась на эту работу? Ведь именно с нее все и началось. Вот она, цена позднего счастья. Так это и бывает. Редко, но бывает. Живет себе женщина, не красавица и не дурнушка, неглупая, хозяйственная, добрая. Школа закончена с золотой медалью, учеба в университете далась легко, потом работа с утра до вечера, пустые выходные дни. Все при ней, а жизнь мимо нее: и бури житейские, и радости. Живет с мамой в маленькой однокомнатной квартирке, не богато, но и не в нищете, читает книжки про любовь, благо мама приносит из библиотеки. И все время ждет. Потому что навязываться кому-то не смогла. Счастье, как птица, в неволе не живет. Надо ждать, терпеливо ждать, заботливо рассыпая каждое утро зернышки на ладошке. Ладошку не надо сжимать в кулак и в глаза при этом никому не заглядывать с немым вопросом, а улыбаться просто и естественно. И однажды все случилось, как в кино. В прохладный и дождливый летний день рядом с автобусной остановкой притормозила машина «Жигули», и водитель, опустив стекло, заботливо спросил:
— Замерзли? Подвезти?
Не дай бог узнает мама. Это из-за нее, из-за мамы, она неуверенно переминалась с ноги на ногу и лихорадочно вспоминала, в сумке ли газовый баллончик?
— Что, все мужчины маньяки-убийцы? Улыбается по-доброму и немного грустно, а она наконец вспоминает, что сама психолог, и весь ее опыт работы говорит о том, что на маньяка водитель не похож. Хотя много она их видела, маньяков? В университете училась в застойно-перестроечные времена, когда за любым дефицитом выстраивались огромные очереди, после его окончания получила распределение на крупный завод, там и работала. Ее сокурсники давно уже поняли все преимущества своего образования и пользуются ими вовсю, большие деньги зарабатывают, а она по-прежнему едва от зарплаты до зарплаты.
— Сколько?
— Садитесь. У. вас лицо уже посинело от холода, а плащ промок.
Эх, была не была! Села. Он уверенно вырулил с остановки, «Жигули» вклинились в поток других машин.
— Что ж вы так дрожите? Боитесь? Справку показать, что я не маньяк?
— А такую дают?
— Не знаю. Я не врач.
— Я врач, — неожиданно сказала Люба. — Вернее, психолог.
— А я бизнесмен. Олег.
— Люба.
— Вот и познакомились.
Вот оно счастье, уже совсем близко, клюет зернышки с ладошки. Можно заглянуть ему в лицо, рассмотреть, какое оно? Виски с сединой, у глаз морщинки и взгляд усталый. Как долго он ее искал?
— Сколько вам лет, Люба?
— Тридцать два.
— Кокетничать не умеете.
— А зачем?
— Замужем?
Она промолчала и тихонько вздохнула.
— Остановитесь. Вот мой дом.
— Да? — Притормозил, повернулся к ней, сидит, смотрит. Потом вдруг говорит: — Значит, так: меня зовут Петров Олег Анатольевич, мне сорок три года, разведен, живу один в двухкомнатной квартире, бизнес мой маленький, магазинчик бытовой техники, машину сами видите: «Жигули»-восьмерка не первой свежести. Денег у меня больших нет, жених я не слишком завидный. Я вам позвоню, если дадите телефон. Дадите?