Помню только, что с утра было солнце. День ясный, морозный. Накануне пообещал, что приеду домой пораньше и схожу с Мишкой в комиссионный магазин. Коньки он там себе присмотрел. Подарок ко дню рождения. Хорошие коньки, почти новые. Импортные, в магазине тогда таких нельзя было купить. Только по большому блату. Блат-то у меня был, да не тот. В другом магазине, не-в" спортивном. Если бы сапоги жене, я бы мигом устроил, а вот коньки...
Одним словом, пообещал. А тут, как назло, в качестве общественной нагрузки пришлось присутствовать в суде. Заседателем. Как же: не пьющий, партийный, у начальства на хорошем счету. Образование высшее с грехом пополам получил, надо было карьеру делать. Не юноша уже, тридцать с лишком лет. В начальники пора выбиваться. Выслуживался, как мог, когти рвал, вот и припахали общественную нагрузку — народный заседатель. Сижу в суде, а вокруг — одни бабы. Слушается дело о разводе, вот они и набежали, сороки любопытные. Второй заседатель — баба, тихоня неприметная, председатель народного суда — тоже баба. Видать, старая дева, потому что никуда не торопится. А у меня в голове только Мишка и коньки. Если придем в комиссионку, а их уже не будет, как я парню в глаза посмотрю? Ну как?
А эти двое стоят и друг друга жалеют. Меня не жалеют, Мишку моего не жалеют, которому коньки до зарезу нужны. Сказали бы ясно: никаких, мол, компромиссов, видеть друг дружку больше не хотим, развод, и точка. Вынесли бы мигом постановление и быстренько разбежались по домам. А судья все докапывается:
«Ну, в чем причина? Почему хотите развестись?»
Наконец жена выпалила:
«Он мешает мне делать карьеру. Ревнует».
«А вы кто по специальности?»
«Актриса».
«Вот как?»
Тут даже мне интересно стало. Пригляделся: а она ничего, красотка. Ножки,, грудки, все при ней, все ладненькое. Я бы тоже такую ревновал.
«Мне и так пришлось взять академический отпуск из-за ребенка!. Теперь наконец-то театральное училище закончила. Получила распределение в другой город. Карьеру надо начинать делать в провинции, это всем известно. А он не отпускает».
«Почему не отпускаете, гражданин?»
«А какой же это тогда будет брак? Я — в одном городе, она — в другом. Я тоже, в конце концов, хочу сделать карьеру! Не срываться с работы в детский сад, по столовкам не болтаться. Жена должна дома сидеть».
«Нет уж, твоя очередь!»
«Ты женщина, а не я!»
«По твоей зарплате этого не заметно!»
«Хочешь сказать, актрисы много получают? Ну, какой тебе предложили оклад, звезда театральных подмостков? Ты скажи, скажи, пусть люди посмеются!»
Наконец-то поругались в присутствии, так Сказать, заинтересованных лиц. Может, коньки еще и не купили. И магазин открыт. Пока открыт. Кашлянув, говорю:
«Что ж, дело, по-моему, ясное. Не хотят люди жить вместе. Разведем — и пусть себе каждый делает карьеру».
«А ребенок? — еле слышно говорит тихоня. — Ребенок как же?»
Надо же, проснулась!
«Дочь останется со мной!» — отрезает актриса.
«Почему это с тобой? Ребенка-то зачем надо тащить в провинцию?»
Снова пошла перебранка, но видно, что мужик не уступает больше из упрямства. Бабе своей насолить хочет. Дочь ему не нужна. Нет, здесь все ясно.
«Так вы настаиваете на разводе? Подумайте хорошенько, истица».
Снова эта судья влезла! Ну что старой деве надо, спрашивается? А эти двое, как только доходит до дела, сразу же начинают ломаться. Мнутся, косятся. Она на него, он на нее. Господи, да они же друг дружку любят до смерти! Просто пришли на людях поругаться. Ну и цирк! Стоят, комедию ломают. Игрушки им. Нет, это может затянуться надолго. А как же Мишка? А коньки?
И я говорю внушительным голосом: «Граждане, вы не в цирк сюда пришли. И незачем время у людей отнимать. Или сейчас решайте, разводитесь или нет, или мы ваше дело больше в суде разбирать не будем. А репетиции дома у себя устраивайте. Суд — не театральные подмостки. Вас касается, гражданка истица».
И тут актриса вспыхнула вся и решительно заявляет:
«Да никакого я представления не устраиваю! Я пришла, чтобы развестись с этим человеком. И без развода не уйду!»
«Согласен! — в свою очередь кивает мужик. — Если ей так хочется, разводите».
Бабы, особенно тихоня, еще чего-то препираются. Но на то я и мужчина, чтобы на них надавить. Все и так ясно: выносим постановление о разводе, девочка остается с матерью, Мишка с коньками. И бегом отсюда. Бегом.
Хорошо, что у меня машина. Пять лет в очереди на заводе стоял. На льготной, как передовик производства. И купил «Москвича». Цвет «лотос», как сейчас помню. Неделю потом как заведенный повторял, вылизывая свою красавицу: «лотос», «лотос», «лотос»... Сколько их потом было, и не вспомню, но эта —- первая любовь.
Короче — як машине, а они там, возле стоянки. Стоят, с ноги на ногу переминаются. Вроде бы пора в разные стороны пойти.
«Ну, пока».
«Пока».
И снова стоят. А мне-то что, я к сыну опаздываю.
«Извините. Пройти можно?»
«Да-да».
Господи, какие у нее глаза! Не глаза — океаны. Все реки тоски, что только есть на этом свете, слились в этот синий омут. Глубоко-то как! Да... Глубоко.
Но я в машину. Ничего страшного. Передумают, опять в ЗАГС придут. Не зарезал же — развел.
У них своя жизнь, у меня своя. Любить по-разному можно. И в ссорах меру знать. Иначе, как бы не заиграться...
... И мы трое разошлись в тот день в разные стороны. А когда потом встретились, все вместе в одном интересном месте (простите за каламбур), я вспомнил этот день. И пожалел, что засели в голове только эти самые коньки, катание на которых все равно не пошло Мишке на пользу.
Пациент
Почему он снова и снова возвращается к этой истории? Самый обычный бракоразводный процесс, сколько их у него в жизни было? Год числился в народных заседателях. Но постоянно про эти коньки. К чему?
И Люба вспомнила: последний абзац. Прежде в рассказе Павла Петровича этого не было. Все кончалось тем, что он сел в машину и уехал. А дальше про то, что у его молодой жены оказался легкомысленный характер. И что, мол, в этом виновато воспитание проклятое. А он должен страдать. А сын Мишка, свет в окошке, вырос стервецом. До денег жадный, с мачехой ссорится. Друг дружку из дому выживают. Самая обычная история. Слишком уж обычная. Словно сыгранная с нотного листа. Уверенно сыгранная, без запинок. Придумать такую, фантазии много не надо. А если судить по выбранному псевдониму «Пациент», фантазия у Павла Петровича действительно небогатая. Но Стрельцов — Ромео? Невозможно в это поверить! И тем не менее...
Она задала Стрельцову следующую тему: 72
Павел Петрович, вернитесь к более раннему периоду своей жизни. Ваша первая жена, история знакомства, период ухаживания, и, пожалуйста, поподробнее.
Доктор
Она ожидала скорый ответ, но его не последовало. Видимо, задела больную для Стрельцова тему. Первую его жену тоже звали Полиной, он об этом как-то упоминал. Случайное совпадение? Но он охотно и много говорил о чем угодно, только не о первом своем браке. Полина первая умерла года два назад. Любил ее безумно? Рана свежа? Тогда почему так быстро женился на молоденькой?
Нет, не так он прост, этот Павел Петрович Стрельцов. «Что нежной страстью, как цепью, я окован...» — неожиданно вспомнила она. Крутится в голове, и все тут. Видимо, на всю жизнь. Как у Стрельцова с коньками. Надо во что бы то ни стало заставить его перескочить на другую тему. Иначе они так и будут прокручивать старую испорченную пластинку: пески времени, морозный солнечный день, Миша, коньки...