— Не говори. Иди ты, — все так же миролюбиво повторила Гульнара.
Стае нажал на кнопку и выключил диктофон:
— Дальше все в том же духе. Люба не выдержала и рассмеялась:
— Прелесть, а не девочка! Это тебе не Осокина и не Алина Линева!
— Кстати, о последней. Марианна Руслановна говорила о ней, как о женщине-девочке, совершенно беспомощной и капризной. А вот у меня такого впечатления не создалось.
— Чертиков тебе на руке не рисовали?
— Чертиков? Жаль, но не рисовали. Красавица Алина была холодна и убийственна, как отточенная сталь. Похоже, что это она роль играет, роль женщины-девочки. Не на сцене, а в жизни.
— Ну и что?
— А то. Ты же сама сказала, что кто-то из двоих свидетелей вошел в дом первым. А если это была Линева? И если это она ударила своего любовника ножом?
— Зачем?
— Может, из-за дочери? Мало ли какой найдется повод у женщины, чтобы убить своего любовника!
— А почему ты заподозрил Линеву?
— Потому что все нити ведут к ней. И жена, и любовница Оеокина что-то недоговаривают. Может, Линева будет откровеннее?
— Она же отказалась с тобой говорить!
— Нет повода для допроса. А если начать с ограбления ее дачи? — вслух размышлял Самохвалов.
— При чем здесь дача?
— Да при том, что она знает больше, чем сказала на суде. Ее же вызывали как потерпевшую. Я по-прежнему считаю, что твой муж причастен к ограблениям осокинских знакомых. Линева же позвонила Осокину в ту ночь, когда ее ограбили.
— Но она говорила про жадность Оеокина и его жену — ревнивую дуру.
— А может, Олег и Оеокина просто-напросто договорились? Петров навел, Марианна Руслановна каким-то образом раздобыла ключик.
— Узнай, пожалуйста, где работает младший брат Сергея Иванова.
— Кто?
— Брат. Покоя он мне не дает. Может, его вообще не существует?
— Люба, я доел пиццу.
— Поздравляю. Вкусно, да?
— Иди ты, — с той же интонацией, что и Гульнара Иванова, сказал Стае. И добавил: — Очень недалекая девчонка. Как она о камешках-то говорила, ты слышала?
— Слышала, да.
И оба вдруг громко расхохотались. Стае отодвинул диктофон в сторону, протянул руку Любе:
— Иди на вражескую территорию. Давай переползай границу.
— Не хочу.
— Боишься, что ли?
— Просто не пойму, я твоя женщина или друг.
— А то и другое вместе не бывает?
— Стае, если тебе поговорить не с кем или ночевать негде, то необязательно еще и спать со мной. Я как-нибудь переживу.
— Какая же ты подозрительная! Нет, иметь в любовницах женщину-психолога просто наказание какое-то!
— Вот и не имей.
— Ну и спокойной ночи. А за брата спасибо. Я проверю.
Он зачем-то накрылся простыней, прежде чем стянуть с себя джинсы и, закинув их на стул, отвернулся к стене. Люба встала, выключила свет, переодевшись в ночную рубашку, легла рядом.
— Подвинься и поделись простыней, — сказала она, легонько толкнув его в спину. — Стае!
— Я сплю.
Несколько минут они полежали молча. Потом Люба примирительно сказала:
— Просто я не могу так сразу. Только что говорили о делах, о преступлениях, о других женщинах, и вот ты уже раскрываешь свои объятья. Я человек, не робот, у меня кнопки нет. Чик — и переключился на удовольствия. Причем на твои.
— Жаль.
— Что жаль?
— Что кнопки нет.
Люба не выдержала и слегка стукнула его своей подушкой по голове:
— Нахал!
Стае в ответ схватил свою подушку. После десяти минут пыхтения и шуточной драки он перехватил Любины руки, зажал их в одной своей и самодовольно сказал:
— Захват. Попробуй шевельнись.
Она молчала. Стае нагнулся и заглянул в ее глаза...
— Какого цвета у меня глаза?
— Карие.
— А точнее?
— Медовые.
— А еще точнее?
— Как много ты от меня хочешь! — притворно вздохнул он.
— Ты называешь это «много»?
— Самые прекрасные глаза на свете.
Глава 7
«Комплекс младшего брата»
1
...Огромный колокол на самой высокой башне собора не звонил, а верещал тоненько и противно. Люба никак не могла избавиться от этого навязчивого треньканья и проснулась. Конечно, это был не колокол, а телефон. Она машинально взглянула на будильник: без пятнадцати шесть! Стае тоже зашевелился, потом засунул голову под подушку и снова замер, а Люба схватила телефонную трубку:
— Да! Слушаю!
В ответ раздался всхлип и протяжный стон лучшей подруги:
— Любаша...
— Апельсинчик, что случилось?!
Она испугалась, что у подруги проблемы с Сергеем Ивановым и он все-таки проявил себя не с лучшей стороны. Но Люся тоскливо сказала:
— Рыжий заболел.
— Петька? Что с ним?
— Температура под сорок с вечера. Всю ночь не спала.
— «Скорая» приезжала?
— Приехали, — грустно усмехнулась Люся. — Сделали укол.
— Ну и что?
— Что-что! Снова температура, вот что!
— Высокая?
Пауза. Люба не выдержала:
— Так в больницу же надо!
— А если это обыкновенная простуда? Ты представляешь, сколько придется там лежать? А кто мне больничный оплатит? Кто?!
— Ты о ребенке говоришь! Да провались она, твоя работа!
— Он всегда так болеет, — снова всхлипнула Люся. — Три дня температура высоченная, а потом снова как огурчик.
— Так что ж ты тогда паникуешь?
— Но эти три дня надо же как-то пережить! Ты психолог, поговори со мной.
— Я сейчас приеду.
— Тут уже и так вся спасательная команда. И бабка, и дед. Но они только охают и твердят то же, что и ты: надо в больницу.
— Приеду, — решительно повторила Люба.
— А как же...
Она повесила трубку и толкнула Стаса в бок:
— Вставай! Стае!
— А? Что случилось?
— Проводи меня.
— Куда?
Он сел на диване, моргнул синими сонными глазами. Недоуменно повторил:
— Куда?
— К Люське. У нее Петька заболел.
— А ты разве в этом что-нибудь понимаешь? В педиатрии?
— Ее просто надо морально поддержать. Она там с ума сходит. А маму Люськину я очень хорошо знаю, та еще паникерша. Ты сейчас меня проводишь, а потом поедешь на работу.
... — Это хорошо, что ты решилась выползти наконец из дома, — зевая, сказал Стае, когда вместе они вышли из подъезда. — Это, понимаешь, поступок.
— Помолчи, — поморщилась Люба. Глаза покалывало, когда она вышла из привычных сумерек на яркий дневной свет. — Шуточки твои сейчас неуместны.
— Извини, — мурлыкнул он, и Люба -поспешила оправдаться:
— Я как-то забыла про свой страх. Да провались он, этот Ромео! Надо Апельсинчику помочь.
— Кому?!
— Апельсинчику. Это Люськино прозвище еще со школы.
Стае не удержался и хихикнул. Люба нахмурилась, вспомнив, в каком состоянии лучшая подруга, и дернула его за рукав, чтобы перестал улыбаться. Народ в этот ранний час уже спешил по своим делам. Поток людей, едущих на работу, плавно перетекал с автобусов к стеклянным дверям метро, но, сколько Люба ни оглядывалась, ничего подозрительного она не заметила, да и со Стасом ей было спокойнее.
— У меня пистолет есть, — похвалился он, заметив ее внимательные взгляды в сторону прохожих мужского пола.
— Очень хорошо. Ты быстрее можешь идти? Люба почти бежала и в метро, на эскалаторе, не могла стоять спокойно. Ей казалось, что лестница ползет вверх слишком медленно. Когда они вошли в квартиру Люськи, там сразу же стало тесно. В единственной комнатке лежал больной Петька с высокой температурой, Люськина мать громко охала и пила сердечные капли, а отец курил на кухне «Приму», распахнув настежь окно.
— Ну что? Не лучше? — спросила Люба подругу.
— Я, пожалуй, поеду, — неуверенно сказал Стае и спросил Любу: — Ты долго здесь будешь?