— Да.
— Ладно, вечером увидимся.
Закрыв за ним дверь, Люська вцепилась в Любину руку:
— Пойдем пошепчемся.
На кухне она принюхалась и недовольно сказала отцу:
— Папа, сходил бы ты в магазин. Молока купи.
— Так закрыто ж еще.
— Ну, все равно. Воздухом подыши. И не кури ты в квартире, сколько раз можно говорить!
Люська разрыдалась и обессиленно присела на табуретку. Ее отец несколько раз рассеянно моргнул и попятился к двери.
— И ходят, и ходят тут! Страдают. Я даже не могу на них ребенка оставить! Беспомощные!
— Успокойся ты. Люська всхлипнула:
— Успокойся. Как же! На работу сегодня не пошла, день пропал. На лекарства весь недельный бюджет ушел. И эти еще, — она со злостью посмотрела на потолок, — соседи.
Люба тоже подняла голову вверх и увидела подтеки на белой штукатурке и лампочку, обернутую кулечком из газеты. Спросила удивленно:
— Что это?
— А... Абажур. Просто обхохочешься, правда? Соседи залили, лампочка лопнула, плафон треснул. Нет, ну почему это все несчастья одно к одному?! Почему?
— Не знаю. — Люба подумала, что всю оставшуюся жизнь будет вспоминать эту весну с содроганием.
— Накрылся мой красивый роман медным тазом, — грустно усмехнулась Люська. — У меня сегодня свидание назначено.
— Как ты можешь сейчас об этом говорить?! Как?!
— А о чем? При таблетках вся ночь прошла, и впереди еще две таких же... Послушай, я тебя не просто так позвала. — Она перешла на шепот. — Все равно придется ему рассказать. О Петьке. С лагерем получится или нет, не знаю теперь. Ты бы сходила к нему.
— К кому? — растерялась Люба.
— К Сереже. Ведь если я сама начну ему рассказывать о том, как мне всю жизнь не везло... И про Петьку. Рыжий мой. — Люська снова всхлипнула.
— Никуда я не пойду! — разозлилась Люба. — Я тебя вообще отказываюсь понимать!
— Да? Отказываешься? — Подруга вдруг встрепенулась: — А может, это меня Бог наказал? А? Что же это я такое говорю? Какое свидание?
— Тебе поспать надо. Я посижу с Петькой. Все-таки врач.
— Психолог.
— Но укол сделать могу. Если температура будет еще подниматься, можно сделать анальгин с димедролом. По крайней мере, он уснет.
— Хорошо. Спасибо тебе. Я прямо теряюсь, когда Петька заболевает. Ну сколько раз говорила, чтобы не носился как угорелый и мороженое тоннами не лопал!
— Успокойся.
— Да. Все-все.
После обеда Петьке стало лучше, хотя Любе и пришлось все-таки сделать ему укол. Но, подремав, мальчик заметно повеселел, температура снизилась до тридцати восьми с половиной. Люба была почти уверена, что эта ночь пройдет спокойнее. Ночевать в маленькой квартирке такому количеству народа было просто негде, и она уже прикидывала, как будет добирать-. ся домой. Может, такси поймать? Страшновато.
И тут совершенно неожиданно вернулся Стае. С порога бодро поинтересовался:
— Как дела!
— Т-с-с-с! Лучше, лучше! — замахали на него руками все разом: Петька снова дремал.
— Ты поедешь со мной? — громким шепотом спросил Любу Стае.
— Куда?
— Ради тебя я взял у отца машину. Старенькая, но возит.
— Куда возит? — ничего не поняла Люба, но начала собираться. Провожавшей ее до лифта подруге сказала: — Может быть, и к лучшему, что все так случилось. То есть я, конечно, не про Петькину болезнь. Но, по крайней, мере, узнаешь получше своего Сережу.
— Как ты меня не любишь! — не удержалась Люська.
— Люблю. Если что — звони, — чмокнула ее в щеку Люба.
У подъезда стояли зеленые «Жигули» пятой модели. Машина была старенькая, но очень ухоженная, прямо-таки вылизанная до блеска.
— Нравится? — самодовольно спросил Стае. — Представляешь, чего мне стоило выклянчить ее у отца? Главная тягловая сила при перевозке вещей на дачу и с дачи. Попробуй залезь в электричку вечером в пятницу! Сразу расхочется грешить и попадать в ад. Хорошо, что отец приехал в город по делам и задержался.
— Но зачем нам машина?
— Затем,- что мы сейчас поедем на дачу к Алине Линевой.
— Но я-то здесь при чем?!
— Тебя надо выгуливать. Давай, подруга дней моих суровых, возвращайся к нормальной жизни. Может, и до магазина когда-нибудь доковыляешь. Мне надоело питаться сосисками и теплой пиццей. Супу хочу. Или борща домашнего. Борщ варить умеешь?
— Откуда ты на меня свалился, Стае? А главное, зачем?
2
Дачный особнячок актрисы Алины Линевой был похож на пышный свадебный торт. Причем не на какой-нибудь дешевый, а из муки самого высшего сорта, на чистом сливочном маслице. Видимо, он был построен стараниями не одного поклонника Линевой, и каждый из них стремился вложить в шедевр свой слой взбитых сливок, глазури и шоколадного крема. Это был настоящий домик для Барби: небольшой, аккуратненький, сложенный из кирпичей кремового цвета и покрытый зеленой черепицей. Островерхая крыша, с четырех сторон кремовые башенки, балкончик на втором этаже, ухоженный садик возле дома. По словам Стаса, отыграв последнего «Маленького принца», Линева взяла паузу и заперлась в этом кукольном особнячке. Видимо, в ожидании нового спонсора.
— Я звонил ей с утра, — сказал Стае, оставив бесценные папины «Жигули» возле ворот. — Согласилась принять, хотя и со скрипом.
У Любы почему-то тревожно забилось сердце, когда она шла по дорожке, выложенной плиткой кремового цвета, к сказочному домику актрисы. Занавеска на окне второго этажа шевельнулась, когда Стае уверенно надавил: несколько раз на кнопку звонка. Вскоре из-за двери раздалось мелодичное:
— Кто там?
— Капитан Самохвалов. Я вам сегодня звонил.
Дверь открылась, и Люба сразу же подумала, что такую красоту, как у Алины Линевой, на фотографиях ни за что не передать. Эффектнее, гораздо эффектнее красавица — актриса на самом деле. Как можно отразить на фотопленке волшебное свечение белоснежной кожи и постоянно меняющийся взгляд женщины, все действия которой — будто игра на сцене? Вот она отступила на полшага, чуть улыбнулась, беспомощно прищурилась, нацеливаясь на Стаса, потом перевела фиалковый взгляд на Любу, и он сразу же сделался цепким и очень внимательным:
— Ваша помощница?
— Я...
Стае сжал ее руку и сказал:
— Да. Мы вместе.
— Проходите. В гостиную, пожалуйста. Люба почувствовала себя неловко. Во-первых,
Стае представил ее тем, кем она на самом деле не являлась, во-вторых... Ей показалось, что Линева украдкой ее разглядывает и словно пытается что-то вспомнить.
— Простите, как вас зовут?
— Меня? — Люба совсем растерялась.
— А что, секретари нынче не представляются? — усмехнулась Линева.
— Яне...
— Это Любовь Александровна, врач-психолог, — вмешался Стае.
— Ах, вот как! И на предмет чего вы хотите меня обследовать? На предмет моей нормальности?
— Моя фамилия Петрова, — не удержалась Люба. — Моего мужа убили в марте этого года.
— Ну а я-то здесь при чем?
— Его звали Олег Анатольевич Петров. Кажется, вы были знакомы?
Алина Линева поступила очень тривиально, словно играла на сцене театра: отошла в глубину комнаты, к маленькому столику, на котором лежала пачка длинных дамских сигарет, достала одну, неторопливо и очень красиво закурила.
— Значит, вы жена Олега Анатольевича Петрова?
— Что? — Люба почти не расслышала этих слов, скорее угадала.
— Добрая, верная жена, — говоря это, Алина резко развернулась и сделала несколько шагов вперед.
— Вдова, — поправила Люба.
— Да, конечно. Теперь вдова, — тонко усмехнулась Линева.
— А у нас есть сведения, что вы были любовницей Олега Анатольевича Петрова, — сказал Стае, обращаясь к хозяйке, и добавил: — До того, разумеется, как в его жизни появилась Любовь Александровна.
— Что?! — Линева громко расхохоталась. Не переставая смеяться, повторила: —Любовницей! С ума сойти! Неужели же, милая, ваш муж ничего вам не рассказывал?