— А телефон? — осторожно спросил Стае.
— Телефон почему-то не работал. Мобильный Антон взял с собой.
— Он был один с отцом в тот вечер?
— Но кто еще? Сашенька — в клинике.
— А гости? Могли прийти в дом гости?
— Когда я приехала и узнала, что Вася умер... Разбираться, были у него в тот день гости или гостей не было...
— Антон пришел раньше вас? Вы говорите, что под утро?
— Да. Он вызвал «скорую» по мобильному телефону. Но было уже поздно.
— А не выясняли, почему телефон, что в доме, был неисправен?
— Что-то с проводкой. Какая теперь разница?,
— Ладно. Я выясню, была разница или нет. Вы хотите, чтобы я поговорил с Антоном?
— Поговорите с его приятелями. Пусть оставят мальчика в покое.
— Хорошо. Поскольку разговаривать все равно придется... Как звали его девушку?
— Я не вспомню теперь. Но у Антона в комнате есть ее фотография. Чудный снимок. Глядя на лицо этой девушки, я не испытывала никогда тревоги за сына. Вы сейчас и сами поймете почему.
Варвара Антоновна вернулась через несколько минут. Какое-то странное напряжение охватило Любу, когда Стае протянул ей снимок, который довольно долго рассматривал. Она взглянула на него и узнала девушку.
— Я этот снимок уже видела. Варвара Антоновна оживилась:
— Правда, чудная девушка? Я думала, что таких теперь уже нет. Вы посмотрите на нее: разве можно поверить, что эта тургеневская барышня способна на дурной поступок? Ведь какая красота!
Точно такую же фотографию Павел Петрович Стрельцов постоянно носил с собой и всем показывал со словами: «Вы посмотрите на нее, посмотрите!» Может быть, этот снимок его жены Полины оказался самым удачным из всех существующих.
— Ваш сын в лыжную секцию никогда не ходил? — спросила Люба.
— В лыжную? — Та удивилась точно так же, когда Стае спросил у нее про охоту. — А почему в лыжную? Антоша вообще-то спортом никогда не увлекался. Только автогонками. «Формула-1». Вот. Даже я запомнила, — с гордостью сказала Варвара Антоновна. — У него в комнате фотографии знаменитых автогонщиков. Вернее, практически одного автогонщика. Того, которого он практически боготворил.
— Шумахера, что ли? — насмешливо поднял брови Стае.
— Почему Шумахера? Мики Хаккинен. Совершенно точно. Мики Хаккинен.
— Мики, — очень тихо повторила Люба. — Но почему он не сказал мне правду?
— Кто не сказал? — удивился Стае.
— Варвара Антоновна очень устала. — Люба стала разбирать пузырьки и коробочки с таблетками на журнальном столике. — Вот эти, Варвара Антоновна, лучше не пить, чтобы не вызвать привыкания. А эти относительно безвредны.
— Да-да. Я все сделаю, как вы скажите. Только помогите Антоше.
— Я вас еще навещу, — сказала Люба. — Запишите на всякий случай мой телефон. Хотя он часто занят... Но все равно, запишите.
Она была уверена, что пользоваться компьютером Варвара Антоновна не умеет. Но Антон Сосновский — вполне современный молодой человек. Интересно, как он на самом деле познакомился с Полиной Стрельцовой? Или тогда еще Линевой? И когда познакомился?
3
— Ну, все. Домой. — Стае сказал это с явным облегчением и вставил ключ в замок зажигания. Прислушался с тревогой: старая машина иногда капризничала. Но на этот раз все было в порядке: завелись, поехали.
Вечер был июньский, светлый, псьлетнему теплый и манящий яркими огнями и легкими развлечениями. Они ехали по Садовому кольцу, Люба отметила, что гуляющих на улицах очень много: праздные, нарядные люди, веселые и какие-то шальные от этого теплого вечера с прекрасной, тихой погодой.
— Когда с Антоном будешь разговаривать?
— Завтра. Да и Сашеньку не мешало бы навестить. Но это потом. Сейчас — ужинать и спать. Сыщики тоже люди.
— Твои родители не удивляются, что ты в последнее время дома не ночуешь?
— Не-а.
— А не спрашивают, когда женишься?
— Не беспокойся: мать долго еще об этом не спросит. К тому же им не до меня: племяннику еще и полгода нет. Памперсы, небьющиеся тарелочки и стаканчики, слюнявчики...
Люба почувствовала ком в горле. ... — выспаться толком не удается.
— Да-да, — сказала она растерянно. А потом вдруг выпалила: — Не хочу домой. Приглашаю тебя в ресторан!
— Такая богатая?
— Проценты сегодня сняла. Кое-какие деньги есть.
— А дома? Ужин при свечах, лед в бокалах, мясо в духовке?
— Разве мы с тобой влюбленные?
— А в ресторан, значит, как друзья? Или партнеры? Деловой ужин за счет дамы. Мило, — сказал он одно из излюбленных своих словечек. — Вообще-то я устал.
— Я людей хочу, — упрямо стала настаивать Люба.
— Съесть, что ли?
— Увидеть. Ты не знаешь, как устают от одиночества!
— Куда мне! Я каждый день на работе вижу столько людей, причем таких разных, да и дома тоже ни минуты покоя. Ладно, страдающих и домашних насмотрелся, давай глянем на развлекающихся. Но учти: я не любитель. Бывшая жена была просто помешана на красивой жизни, и я ее возненавидел.
— Жену?
— Обеих. И ее, и красивую жизнь.
— С точки зрения психологии...
— Я сейчас тебя высажу.
— Ты, оказывается, жестокий.
— Я нормальный. Давай начну рассказывать, как зимой в засаде на кладбище с неделю сидел?
— Весело?
— Скучно. И холодно. Просто зверски холодно. А уж контингент!
— Ладно, тормози, пока не передумал.
— Это уже ресторан?
— Во всяком случае, здесь едят: посмотри на вывеску.
— Ты, правда, никогда здесь не бывала? Со своим мужем?
— Правда. В лучшем случае его хватало на кафе в Охотном ряду. И Люба, не отдавая себе отчета, иронически усмехнулась: уж Алина-то Линева в таком месте, как это кафе, сидеть не будет. А ведь не у себя дома она его принимала.
— Странное совпадение, — сказал Стае.
— Ты о чем?
— Я-то как раз здесь раньше бывал. С Эльвирой. Тогда в этом доме была знаменитейшая пиццерия. Их по Москве было немного — по пальцам пересчитать. Времена застоя и железного занавеса, напрочь отсекающего разлагающее иноземное влияние... Да и сейчас, гляди, тоже пиццерия. Слушай, как-то неудобно со свиным рылом да в калашный ряд. А?
У пиццерии в ряд стояли крутые иномарки: новейший круглый «пассат», глазастый «мерседес», еще парочка «мерсов» попроще, «тойота», «джип»... Стае пристроил с края свои старенькие «Жигули» и безропотно отстегнул подошедшему мужику две десятки.
— На час, — предупредил тот. — Потом доплатите.
Швейцар открыл дверь, посмотрел с ожиданием. Люба отвернулась, спиной почувствовав, что, доставая из кармана очередную денежную купюру, Стае начинает заводиться. Оказавшись в зале, примирительно тронула его за локоть:
— Успокойся.
— С какой стати тебя на красивую жизнь потянуло? — буркнул он.
— А знаешь, здесь не так уж страшно.
— Страшно? Почему должно быть страшно?
— С детства боялась больших денег.
Она села за столик напротив Стаса. Здесь, на первом этаже, народу было немного. Публика в основном расположилась наверху, в небольших отгороженных кабинках. Там было гораздо уютнее.
Еда оказалась вкусной, запивая ее холодным полусладким шампанским, Люба разулыбалась и уже ни на что не стала обращать внимания — ни на людей, то и дело спускающихся по лестнице, рядом с которой стоял их столик, ни на кислую физиономию своего спутника.
— Знаешь, я, оказывается, пропустила так много интересного в жизни! Все время был страх шагнуть за пределы того круга, в котором жили родители. Я имею в виду свою мать. А жизнь ее в общем-то была скучна и неинтересна. И я все время только училась, училась, училась... А потом Олег. Ему была выгодна именно такая жена: зарабатывает деньги, ведет хозяйство, готовит, обстирывает и не задает лишних вопросов. А ведь он мог убить Михаила Стрельцова, — неожиданно закончила она. — Потому что в тот вечер он пришел со дня рождения своей дочери очень поздно. И совершенно трезвым. И на руках у него были перчатки. Нет, не нитяные. Обычные кожаные перчатки. Я еще спросила: «Все прошло хорошо?» А он ответил: «Все странным образом устроилось. Как это, оказывается, просто: нет человека, нет проблемы. А я-то голову ломал, где взять денег». И еще потом он говорил, что заметил, что за ним последнее время кто-то следит. Я тогда думала, что Ромео. Но сейчас думаю, это мог быть и другой человек, которого Ромео тоже засек. И написал мне: «Ваш муж все равно человек конченый». Я теперь понимаю, что он-то как раз все про Олега знал.