— Ягоды в этом году должно быть много, — вслух рассуждала старушка. — Сахар стал дорогой.
— Скажите, когда будет «Семьдесят третий километр», боюсь проехать, — обратилась к ней Люба.
— Я тебе, девонька, скажу. Вместе выходим, значит. Ты на дачу?
— На дачу.
— А к кому?
— К знакомому.
— Фамилия-то какая, может, соседи?
— Сосновские.
— Нет, не знаю таких, — с сожалением ска- . зала старушка. — Не слыхала. Я там живу и вообще-то я любительница: всех обойду, все расспрошу... Сосновские, эва... Нет, не слыхала.
— У вас же не один дачный поселок на «Семьдесят третьем километре».
— Знамо, не один.
— Так откуда же вы можете всех знать?
— Богатые они? — помолчав немного и что-то видимо сообразив, спросила старушка.
— Наверное. — Люба вдруг вспомнила, что не знает фамилию бабушки Антона Сосновско-го. Сосновский-то Василий Георгиевич. А не его теща. — Хозяйка пишет статьи в журналы, а ее муж академик.
— Тогда знамо дело —: богатеи, — пожевала губами старушка. — Только, девонька, про академика-то я что-то никогда не слыхала. И про его жену-писательницу.
— Она с апреля там живет, — сказала Люба.
— Эва! Таких-то я уж точно всех знаю наперечет. Кто в такую рань на постоянное место жительства переселяется. Но Сосновские...
— У нее другая фамилия. — Любу раздражала старушка, захотелось отделаться от ее назойливости. Ну что за привычка у пожилых людей обязательно выискивать общих знакомых? — Як ее сыну еду.
Старушка глянула на Любину руку. Не увидев обручального кольца, снова задумчиво пожевав губами, продолжила:
— Знамо дело. Молодое. Мой-то внучок тоже не поймешь, с кем живет. Не жана и не невеста. «Женишься-то, говорю, когда?» — «А зачем, бабушка, жениться?» «Как, говорю, зачем? Зачем все люди женятся». Смеется. Детей не хотят. Все работают, работают. Что заработают, то проедят да пропьют. Собаку огромадную завели. Тьфу! Чисто бес. Черная, гладкая. Все какие-то корма особые ей покупают. А детей не хотят... Да...
— Следующая остановка платформа «Семьдесят третий километр», — прошелестело в динамике над Любиной головой.
Она облегченно вздохнула. Как поддерживать такую беседу? Соглашаться? Каждый живет как хочет. Спорить? А зачем? И Сосновских она не знает. А почему вдруг Люба решила, что Антон именно у бабушки на даче?
— Ну, милая, пойдем.
На платформу они вышли вместе. Сначала людей было много, и Люба никак не могла разглядеть, стоит кто-нибудь у первого вагона или не стоит. Старушка не спеша стала прилаживаться к тяжелым сумкам.
— Давай я тебя до поселка провожу. — Она хитро посмотрела на Любу.
— Меня должны встречать.
— Кто ж? Кавалер твой? И где ж он? Дачники цепочкой потянулись с платформы на лесную тропинку. Люба напряженно вглядывалась вперед. Старушка стояла рядом, не уходила. Наконец на платформе они остались вдвоем.
— Ну, где ж он, твой кавалер? Сумки-то небось поможет мне донести? Ты-то, девонька, я гляжу, без поклажи.
Никого у первого вагона не было. «Как же так?» — подумала Люба.
— Знаете, я его что-то не вижу.
— Ну, пойдем тогда вместе, дорогу покажу.
— Да я, в общем, не знаю, куда идти. Мы договорились здесь встретиться.
— Значит, зря я на тебя рассчитывала ? — тяжело вздохнула старушка.
— Знаете, мне в самом деле очень хотелось бы вам помочь, — торопливо заговорила Люба. — Я бы с удовольствием донесла вам сумки. Но он должен прийти. Мы договорились. Я буду ждать.
Пожевав губами, ее попутчица связала носовым платком ручки двух сумок и перекинула их через плечо. Третью взяла в левую руку.
— Если хотите, можете со мной немного подождать. Мы вас проводим. — «Куда проводим? Они же договорились встретиться здесь!»
— Да сколь же ждать? Пойду потихоньку.
— Извините! — крикнула ей вслед Люба. И совсем тихо: — Извините.
Она осталась на платформе совсем одна. На противоположной стороне никого не было. Видимо, до следующей электрички на Москву было еще долго. Люба несколько раз неуверенно оглянулась. Вдруг ей показалось, что в зарослях рядом с платформой, там, где она заканчивается, кто-то стоит. Действительно. Вот человек вышел из кустов, легким, сильным движением запрыгнул на платформу. Кепка-бейсболка с козырьком, низко надвинутая на лоб, темные очки, синие джинсы, синяя футболка.
— Антон! — неуверенно крикнула Люба.
Он махнул рукой, словно приглашая ее к себе, к самому краю платформы. Сам же остался на месте, а Люба очень быстро пошла к нему, почти побежала. «Слава тебе, Господи, пришел! Слава тебе, Господи, слава тебе...» — бормотала она.
— Люба! — Этот крик раздался сзади. Страшный крик, она даже споткнулась. И совсем отчаянно, так что лес вокруг тоже словно простонал ее имя: — Люба! Назад!
Она оглянулась. По платформе бежал Стае, он был еще очень далеко, и он кричал:
— Назад! Назад, Люба!
Она посмотрела вперед на парня в синей футболке. Вот он был совсем близко. И вдруг парень снял темные очки: Конечно, это лицо она раньше видела. Господи, какой Антон? С чего она взяла, что это обязательно Антон?! Это же...
Он шагнул вперед, протянул к ней руки. И тут раздался выстрел. Оглянувшись, Люба увидела, что Стае, выхватив из кармана джинсовой куртки пистолет, стреляет в воздух, но Алексей Градов вздрогнул и отступил. Люба вся сжалась в комочек, потому что Стае снова выстрелил. Снова в воздух.
«Третий будет в него», — почему-то подумала она и зажала ладонями уши. Звуки выстрелов были неприятны для слуха: резкие и сухие. Словно в воздухе рассыпается сухой порох и к нему подносят зажженную спичку. Треск!
Градов спрыгнул с платформы и кинулся в кусты. Стае запыхался, бежал, тяжело дыша; приблизившись к Любе, резко оттолкнул ее в сторону:
— С дороги!
Потом выругался грязно, страшно. Снова бросился вперед и через несколько шагов тоже спрыгнул с платформы. Вот теперь Люба по-настоящему испугалась. Лицо. Его лицо. Не Алексея Градова, Стаса. Он был весь в азарте погони, мужчина с оружием. Господи, что же будет теперь?!
Она прислушалась: выстрелов больше не было. Треск ломаемых веток раздавался теперь где-то вдалеке. Потом, похоже, хлопнула дверца машины и заработал мотор. Люба стояла у самого края платформы и напряженно вглядывалась в густой кустарник. Снова треск, как будто кто-то ломится через лесную чащу, теперь уже совсем близко. Она вся сжалась.
Из кустов вылез Стае, лохматый, в испачканных джинсах, порванных на одном колене, он размахивал пистолетом и громко ругался. Теперь уже на Любу:
— Дура, вот дура! Ну куда тебя понесло?! Я же велел тебе сидеть дома! Думаешь, у меня гоночная машина, а не старые «Жигули»? Вот ДУРа!
Она всхлипнула, потом осмелилась подойти поближе, уткнула лицо в его джинсовую куртку. Он обнял ее правой рукой, в которой все еще держал пистолет, начал говорить уже гораздо спокойнее:
— С чего ты взяла, что Мики — это Антон Со-сновский? Он купил тебя, как дурочку.
— Он написал, что достал записи Михаила Стрельцова, кто и сколько ему должен. И что у него есть пистолет, из которого убили Олега.
— Какие еще записи? Какой пистолет? Его нашли сегодня.