Миша тоже собирает,
только вот не понимает,
как их все соединить.
— Аня, можешь подсобить?
— Да, конечно, это можно,
только в радость мне, не сложно.
Васильки она взяла
и венок ему сплела,
и на голову надела,
и с отрадой поглядела.
— Он к лицу, под цвет очей.
— Ну пошли к реке скорей!
*
У реки склонились ивы.
Отражается красиво
в водной глади свет луны.
И напротив не видны
очертания берегов,
ночь взяла их под покров.
И причудливые тени
между явью и видением
в свете призрачном гуляют,
страх и трепет нагоняют.
Песни больше не слышны.
Не нарушат тишины
голоса девичьи, смех.
И река манила всех,
лунным отблеском играла
и звала, и ожидала
дань принять, раскрыв объятия.
И подол намок у платья.
И летят, кружась, венки,
в сердце падая реки.
— Мой поплыл, а вон и твой, -
шепчет Аня над водой.
— Ну и что? Чего мы ждем?
Смотрит Миша в водоем.
— Ждем русалку, коль придет.
Чей венок она возьмет,
то исполнится желание.
— А… То бабкины сказания, -
Миша только отмахнулся.
— Ерунда, — он усмехнулся.
Тишину нарушил смехом,
а в ответ услышал, эхо
раздалось из темноты.
И шуршат вокруг кусты,
будто шепчутся с рекой.
Тень мелькнула под водой.
Миша вздрогнул, но собрался.
— Птица! Я уж испугался, -
он вздохнул, к реке нагнулся,
только сразу отшатнулся.
Гладь подернулась волной.
Пеной белой ледяной
ноги парню окатило.
И течением закрутило
все венки и разбросало.
Только Мишина не стало.
— Что такое это было?
Что венок мой зацепило?
Может, рыба иль бревно?
— Ты не веришь все равно, -
ему Аня отвечала.
— То русалка здесь играла.
Твой венок ей приглянулся.
Миши снова отмахнулся.
— Утонул веночек мой.
Ну и пусть, пошли домой.
От реки он отвернулся,
но и сразу обернулся.
— Что такое? Кто-то звал?
Будто «Рана» мне сказал.
*
Крепок сон его, глубок.
В нем он видит свой венок.
Не плывет тот и не тонет.
И во сне парнишка стонет.
Стало сыро и прохладно.
Силуэт высокий, ладный
нависает над кроватью.
Мокрый след ползет за платьем.
Ледяной руки касание.
— Говори свое желание!
Голос требует и просит,
и из сна его выносит.
— Кто ты? — парень отвечает.
Темный взгляд его встречает.
Не поймет, то явь, виденье.
Что за странное явление?
Дева с черными очами
передернула плечами.
И прекрасна, и страшна,
и почти обнажена.
Платье тела не скрывало.
Тень густая нависала
от ресниц на бледной коже.
Ни на что то не похоже.
И веночек васильковый
у красотки чернобровой
с мокрым локоном смешался.
Парень даже растерялся.
И смотреть на деву стыдно,
оттого что тело видно.
И страшит та, и пугает.
Только взгляд бездонный тянет
и зовет, повелевает
и сомнения разрушает.
— Мое имя ты узнал.
Помнишь, «Рана» повторял?
— Рана? — парень встрепенулся.
— Значит, я не обманулся!
Мне не чудилось, не снилось.
Ты зачем ко мне явилась?
— Ты венок мне свой отдал.
Мое имя ты назвал.
Говори свое желание.
Что душе твоей страдание
доставляет, что мешает?
Что покой твой нарушает?
Только я ведь вижу, знаю.
Без труда я отгадаю
мысли тайные твои.
Говори же, не томи!
Опиши в словах мечту.
— Я хочу увидеть ту,
что прекрасней всех на свете.
Чья краса как солнце светит,
даже ярче, дня ясней,
чтоб назвать ее своей!
Не задумавшись сказал.
— Лишь об этом я мечтал.
О несбыточном, о чуде!
— Как желаешь, так и будет!
Изогнула дева губы.
И блеснули хищно зубы.
— Ночь пройдет, и минет день.
У воды сгустится тень.
Из тумана над рекой
воплотится образ той,
о которой ты мечтаешь,
и которую желаешь
в жены взять, назвать своей.
Протяни ты руку ей!
И исполнится желание!
В ночь русалочью мечтание
станет явью. Быть тому
по велению моему!
*
Рано утром Миша встал.
Будто вовсе и не спал.
Утомлен, не отдохнул.
Потянулся он, зевнул.
— Что за сон чудной приснился?
Кто во сне к нему явился?
Парень ноги опустил,
прямо в лужу угодил.
Пол сырой, залит водой.